Вечные сны о любви - Уилманн Марианн

    Рука Вэла гладила ее волосы, пока она глубоко погружалась в свое прошлое, к истокам своей боли:

    Теплый солнечный свет, холодный ветер. Поля, протянувшиеся вдаль до горбатых зеленых холмов, за ними — пурпурные пики. Пятнистая корова с пожелтевшими рогами, которая казалась намного больше, чем спортивная машина, из которой Клэр только что выбралась. Низкий, потрепанный непогодами дом с одиноким креслом-качалкой на крыльце, и ни единого горшка с цветами. Как она потом тосковала по высоким ярким домам, украшенным цветами, и их холодным отражениям в зеленой воде канала.

    На крыльцо вышел человек. На нем был выцветший комбинезон и синяя клетчатая рубаха. В волосах седина, синие глаза смотрели устало, тело изношено работой и плохим здоровьем.

    — Так вот эта девочка.

    — Да. Это она.

    — Вылитая копия Хелен.

    — Да.

    — Вот так оно и было. — Ее глаза стали безрадостными от воспоминаний. — Помню, как дед поманил меня пальцем, как услышала лай собак, потом звук машины, когда отец уехал. Помню, как повернулась и побежала, крича, чтобы он вернулся. Звала мать…

    Она уткнулась лицом в плечо Вэла.

    — Я увидела отца только через шесть лет. Он приехал только для того, чтобы отвезти меня в школу-интернат. В первую из нескольких. Все во мне противилось тому, что там происходило.

    Вэл хотел утешить ее, но не знал, как это сделать. Как можно исправить ущерб, причиненный застенчивой, чувствительной девочке? Неудивительно, что она боялась доверять любви, которая в один миг исчезла из ее жизни. Он замечал печать заброшенности на лицах беженцев, которых фотографировал. Вэл винил себя за то, что не разглядел ее у Клэр, за то, что пытался не подпускать ее к своей работе, чтобы неистовый мир, который он фотографировал, не столкнулся с ее миром.

    Он был глупцом.

    Хоть на этот раз ему хватило ума промолчать, не пытаясь найти рациональное объяснение тому, что переживалось на глубоком эмоциональном уровне. О Боже, ему хотелось убить самого себя.

    Он целовал ее слезы и нежно держал ее в своих объятиях. Они тихо лежали, и единственным движением в комнате было их дыхание и звездные узоры от водных бликов за окном, покрывающие стены и потолок. Клэр чувствовала горечь и гнев Вэла, словно они были ее собственными. Его ярость и негодование, отражение ее боли уходили в напряжение его тела и печаль в его глазах.

    Он утирал ей слезы кончиками пальцев, прижимал к груди, словно она была чем-то хрупким и бесконечно драгоценным. Сила переливалась от него к ней. Биение ее сердца постепенно успокаивалось.

    Наконец наступил рассвет. Золотые и розовые полосы скользнули в комнату в пространство между шторами, и все вокруг преобразилось. В Венеции невозможно спрятаться от воды, от света, который отражала ее гладь, от воздуха, который начинал светиться также. Водная стихия, грозящая разрушить город, была одновременно тем, что делало его таким неповторимым, таким прекрасным.

    Невозможно убежать от прошлого, поняла Клэр. С ним надо считаться и жить дальше, а как жить — зависело только от нее.

    Грудь ее горела, но глаза были сухи. Все слезы одинокого детства уже были выплаканы. Она никогда не узнает, почему отец оставил ее. Быть может, тот винил себя за смерть матери и не мог жить с чувством вины. Или утраты. Сейчас она испытывала жалость к нему и к деду, этому молчаливому старику на отдаленном ранчо в Айдахо. Может быть, им было так же одиноко и больно, как и ей.

    Клэр подумала, был ли ее дед орлом, как Вэл, до того как его крылья и сердце сломала жизнь.

    Вместе с внезапным пониманием пришло прощение. И с этим прощением словно что-то открылось в ее сердце. Она почувствовала облегчение. Впервые, сколько она себя помнила, Клэр поняла, что может свободно любить. Доверять.

    Вэл почувствовал перемену в ней. Он прикоснулся к ее щеке, нежно поцеловал, увидел, как прояснилось ее лицо. Оно светилось изнутри.

    — Я люблю тебя, Клэр.

    — Я люблю тебя, Вэл. — Она провела пальцами по его широким плечам и вниз по груди. — Люби меня сейчас. А потом можешь упаковывать свои шерстяные кальсоны и ехать за полярный круг.

    Он уткнулся лицом в ее шею.

    — Часть первая принимается как данное, — прошептал он, накрывая ладонью ее грудь. — Часть вторая откладывается на неопределенное время.