Ни поцелуя без любви - Мэй Сандра

Джейк скривился от отвращения, правда, только мысленно. Быстро шагнул к кровати, схватил темные пряди, намотал их на руку, и заставил свою одалиску распластаться на животе…

То, что происходило потом, не имело никакого отношения ни к любви, ни к страсти, ни к любым человеческим чувствам. Два животных спаривались на шелковых покрывалах, рыча и визжа от возбуждения, и тысячи непристойностей срывались с языка женщины, заставляя возбужденного мужчину еще исступленнее овладевать ею…»

Морт перестал печатать и отъехал от стола, чувствуя, как на лбу выступила испарина. Назвать заклятие истинным именем — и оно спадет… Может быть, он уже освободился от Коры Стромберг?

Он хмуро перечитал написанное и мрачно усмехнулся. Вообще-то все это смахивает на помешательство — но разве не помешательством является и вся его связь с Корой? Как можно в здравом уме мечтать о шлюхе, которая даже не притворяется, что любит тебя, которую в тебе волнует только одно: длина твоего члена и способность трахаться всю ночь напролет…

Морт снова вызвал в памяти образ Фиджи. Лучше уж думать о ней, хотя и она наверняка недалеко ушла от Коры в любовной науке. Если уж она хотела отдаться ему в четырнадцать лет…

Странно, но он больше не мог вызвать в себе той горечи и ярости, которые сжигали его тогда, в саду Стивенсов, и мучили в воспоминаниях все эти одиннадцать лет. Собственно, в тот самый вечер, позавчера, в ресторане, когда он увидел повзрослевшую и невыразимо хорошенькую Фиджи Стивенс, из сердца словно вынули тупую иглу, и теперь он не мог заставить себя злиться на нее, как раньше.

Даже, пожалуй, наоборот. Нечто вроде облегчения испытывал теперь Джордж Мортимер Вулф, граф Кентский, при одной мысли об Ифигении Стивенс и о том, что сейчас она спит в соседней комнате. Как будто все встало на свои места…

Он нерешительно покосился на компьютер. Интересно, а костюмную мелодраму ему слабо попробовать?

«…Вне себя от злости и разочарования, Черный Волк кинулся к распахнутому окну. В лицо ему ударили хлесткие струи ветра, пропитанного дождем и морскими брызгами, и он не знал, соль ли моря — или его собственных слез — стынет на обветренных губах. Тьма за окном, да рев прибоя, разбивающегося о прибрежные скалы. Никто не сможет выжить, упав на эти жернова мельницы морского дьявола.

Белобрысая дура! Восторженная идиотка! Какого дьявола она так поступила, в отчаянии думал Морт, силясь разглядеть хоть что-нибудь, кроме клубящегося мрака, прорезаемого изредка вспышками молний. Она не дала ему ни малейшего шанса успеть сбросить с себя маску жестокого и циничного корсара, успеть сказать ей, что все эти годы странствий и сражений лишь ее милый образ берег непутевую жизнь Морта Черного Волка, лишь ее видел он в своих горячечных снах, и лишь ее имя шептал, сжимая в беспамятстве напудренные плечи портовых шлюх Тортуги и Бильбао: Аннабел Ли, любовь моя…»

Краем уха Морт, не на шутку увлекшийся продолжением авантюрно-любовного повествования, расслышал какой-то шум — и торопливо выключил компьютер. После этого, удивляя самого себя, взглянул в зеркало и недовольно поморщился при виде уже совсем откровенной щетины на смуглых щеках. Что хорошо для пирата, не подходит джентльмену… впрочем, сейчас он должен стать бандитом.

Он размашистым шагом пересек гостиную и распахнул дверь в спальню своей «благоверной», готовясь громогласно приветствовать Фиджи уже привычным «Здравствуй, киска!», но в этот момент в уши ему ударил оглушительный визг.

Фиджи Стивенс, только что сбросившая с точеных плеч голубой пеньюар, стояла перед Мортом Вулфом в чем мать родила и вопила так, что у него уши заложило. Потом она закрыла рот и сказала совершенно спокойно:

— Джо, паршивец, как ты меня напугал.

В полуобморочном состоянии Морт выкатился в гостиную и прилег на диванчик. Через минуту сюда же вышла и Фиджи, целомудренно укутанная в банный халат салатового цвета. Поразительно, но даже это мешковатое одеяние ей шло…

Сделав большие глаза и на мгновение приложив пальчик к губам, Фиджи заговорила удивительно гнусавым и писклявым голосом, изумительно копируя размалеванных полупьяных соплячек, шляющихся по ночным барам Нью-Йорка:

— Пупс, ты меня до смерти напугал! Нельзя же так врываться… без предупреждения.

— С каких это пор тебя пугают мужики, детка? Или ты решила покувыркаться со своей мускулистой горничной?