Один день тьмы - Неволина Екатерина

«Ты пойдешь со мной?» — повис на кончике языка невысказанный вопрос. Мой враг оглянулся, словно услышав его, и на миг в его глазах отразились звезды.

«Ну конечно, пойдет. Я уговорю его», — решила я, поднимаясь по лестнице к поверхности.

Высунув голову из люка, я посмотрела на темно‑серое небо. В лицо летел мелкий колючий снег, жалящий щеки, оседающий кристалликами на ресницах. В воздухе пахло тревогой и напряженным отчаянным ожиданием. Что‑то умирает и что‑то рождается. Без смерти невозможно возрождение. Люди верят, что в Новый год к ним обязательно придет новое счастье. Просто так, незаслуженно, даром, завернутое в хрустящую подарочную бумагу, пахнущее хвоей и мандаринами.

А за что им новое счастье, когда они давным‑давно разучились верить в сказку? Золушка не теряет туфелек — слишком жалко выбранной в дорогом магазине пары от Маноло Бланик… Герда не идет вслед за Каем — она обиженно сидит в уголке дивана и методично рвет его фотокарточки в семейном альбоме, заедая свое горе конфетой с до отвращения сладкой клубничной начинкой — и конфетные фантики вокруг нее подобны падающим с деревьев листьям. Спящая красавица купила будильник, ежеутренне поднимающий ее — полуживую — на скучную, нелюбимую работу. Так и живут. Часы навсегда остановились, и над сказочным городом повисла тишина. Такая плотная, что даже влюбленные перестали слышать биение сердец друг друга. Да что там говорить, я сама зажала уши и закрыла глаза, увлеченная собственными переживаниями, не желала слышать и видеть даже Артура…

Руки медленно скользили по стволу. Вот она — цель. Можно стрелять. Но вместе с тем усиливалось и чувство опасности. Он ощущал ее, что называется, затылком. Но враг, притаившийся сзади, отчего‑то медлил. Итальянец резко обернулся и выстрелил, руководствуясь скорее чутьем, чем слухом.

Девушка выронила пистолет и удивленно посмотрела на собственные пальцы. Там, где они касались груди, они были все забрызганы чем‑то красным. Горячим. Или холодным. Она уже не понимала, только время вдруг остановилось, а мир стремительно потерял свои краски. Черно‑белый мир ворвался в ее распахнутые глаза и застыл там уже навеки.

Благоприятный момент был упущен. Девчонка уже ушла с линии огня, заслоненная гороподобными громилами.

Итальянец оглянулся на ту, что пыталась его убить. Как же не вовремя она вмешалась! Очень не вовремя. Он вздохнул и отвел винтовку. Никогда нельзя торопиться. Не получилось на этот раз — ничего, он может подождать, потому что на его стороне Бог.

Я задумалась, как совершеннейшая дура, залюбовавшись на серебряный блеск острых снежинок. Они увели меня в сказку. Меж тем Ловчий давно протягивал мне руку, чтобы помочь выбраться наружу. Досадуя на себя, я, не приняв его помощи, выбралась на улицу и отряхнула с ладоней и коленей налипший снег. Золушка, Герда… ну надо же! Сказочные персонажи дороже обычных людей. Недаром моя любимая учительница по литературе говорила, что у меня слишком развитое воображение.

Главное — в другом. Мне нужно найти Артура и заглянуть в его вишневые глаза. Все будет хорошо, если мы вновь услышим биение сердец друг друга. А если нет — что же, значит, не судьба.

Мимо меня проходили подданные Ее Королевского величества. Такие же свихнувшиеся, как она сама. Если весь мир сошел с ума, то проще быть среди сумасшедших. Я сама была такой, но теперь вдруг исцелилась и поняла, что мне действительно нужно.

— Я больше не сумасшедшая! — объявила я Ловчему, глядящему на меня желтыми волчьими глазами. — И я отказываюсь играть в эти глупые игры.

— Чего же ты хочешь? — спросил он.

— Быть собой! Просто жить, и чтобы меня не дергали во все стороны, понимаешь?

Мимо нас проходили дикие. Увлеченные предстоящей атакой, взволнованные почти ощутимым на губах солоновато‑сладостным вкусом свежей крови, они забыли обо мне.

— Ты глупая девчонка, — Ловчий сделал шаг по направлению ко мне, но я вовсе не собиралась позволять ему трясти меня за шкирку, словно провинившегося щенка, нагадившего на ботинки.

Извернувшись, я отступила от него.

— Это ты глуп, — сказала я, начиная всерьез злиться. — Помнишь, я не раз спрашивала, как тебя зовут. Ты не ответил мне. И теперь я знаю почему. Ты просто не помнишь своего имени! Ты забыл свое имя и предал свое прошлое! У тебя нет ничего! Твоя охота — это подделка, ширма, за которой ты прячешься от собственного страха… от себя самого!

У наших ног выплетала узоры поземка. Мы были на улице одни. Только мне все казалось, будто кто‑то бесстрастно наблюдает за нами сверху. Может быть, Бог?

— Чего же ты хочешь? — Ловчий осторожно приближался ко мне. Мне вдруг подумалось, что у него вкрадчивые шаги — бесшумные, мягкие, немного пружинящие.

— Я хочу, чтобы ты очнулся, — я в свою очередь отступила, удерживая между нами расстояние. — Каким человеком ты был?

— Это не важно.

Он прыгнул, пытаясь схватить меня. Но время, проведенное подле Ловчего, пошло мне на пользу. Я тоже кое‑чему научилась и успела отпрянуть.

Я не отводила от него взгляда, но тем не менее краем глаза смогла уловить какое‑то движение на крыше ближайшего дома.

Воздух дрогнул… или мне это только показалось… и Ловчий, тоже на миг взглянувший в ту же сторону, вдруг немыслимым прыжком оказался передо мной, толкнув меня на снег.

Ему уже приходилось умирать. В первый раз это случилось в глухой Сибирской тайге, пропахшей хвоей и свежей кровью. Он уже не раз ощущал дыхание смерти на своих губах — жгучее, опаляющее, безжалостное.

Только в этот раз все случилось по‑настоящему. Самая последняя смерть вошла в его сердце серебряной пулей. Пулей, предназначенной не для него. Глупая девчонка стояла слишком далеко, и по всем законам он не должен был успеть спасти ее… Но он успел. И вот — долгожданный приз.

Метель смеялась ему в лицо, и в этом смехе он слышал звон серебряных колокольчиков, точь‑в‑точь таких, как в голосе его Королевы. Бледная призрачная луна кривилась оскаленной волчьей улыбкой.

Он умирал.

Смерть почему‑то пахла сиренью и пылью. У нее были мягкие нежные руки и длинные черные волосы, опутавшие его, словно прочные сети. У нее были удивительные изменчивые глаза — то упрямо‑фиолетовые, то кроткие, медово‑карие…

С той сумасшедшей летней ночи, пропахшей сиренью и пылью, он не видел Нину. Никогда.