Стерва на десерт - Володарская Ольга

— На кроссовку, — завопил он, стряхивая еще одну паразитку со своего башмака.

— Ну, так снимите и отдайте на растерзание.

— А в чем я домой пойду?

— Если не отдадите, вопрос будет стоять не так.

— А как?

— Чем? Или на чем? Так как на своих двоих у вас не получится. Они одну отгрызут.

— Кошки-людоеды? Впервые слышу.

— Это ж Васины кошки, а они, как и хозяин, отмороженные.

— Ну, уж нет, я лучше…

Что он хотел сделать, я так и не узнала, потому что в следующий миг одноухая вцепилась в понравившуюся ей ногу зубами. Геркулесов взвыл, тряхнул пострадавшей конечностью, да так энергично, что кроссовка, шнурки которой четвероногие монстры уже успели обмусолить и расслабить, слетела, перевернулась в воздухе, после чего, пролетев не меньше трех метров, благополучно приземлилась.

Кошки с воем бросились к ней.

— С облегчением! — поздравила я.

— Ну вас, — махнул он на меня рукой и заковылял в Васину комнату. Я за ним.

— Не расстраивайтесь, вам мама новые купит.

— Я сам себе на жизнь зарабатываю, — отбрил он меня. — Ясно?

— Угу.

— И в чем теперь, прикажите, до машины идти?

— Ну не знаю, — протянула я, оглядываясь. В комнате ничего подходящего не было — Вася кроссовки «Рибок» видел только по телевизору, а носил стоптанные ботинки или не менее задрипанные кеды. Как раз последние я и обнаружила на батарее. — Вот, пожалуйста, почти то же, что и на вас. В смысле, спортивная обувь, как вы любите.

— Издеваетесь? — укорил он.

— Подшучиваю. А это разные вещи.

— Ладно, — мирно буркнул он. Потом сел, стащил оставшуюся кроссовку, швырнул ее в урну.

— А хотите, я вам шлепки свои дам?

— Опять шутите?

— На этот раз нет. У меня есть шлепки, то есть сланцы резиновые, такие, знаете, что на пляж носят.

— Розовые, наверное?

— Черные, с плоской подошвой.

— А размер? — он показал мне свою ногу, размера примерно 42-го.

— У меня 39, я далеко не Золушка, так что натяните.

— Ладно, тащите.

— А вы мне что?

— Я знал, что эта женщина ничего бескорыстно не делает, — вздохнул он притворно разочарованно. — А что вам надо?

— А вы будто не знаете?

— Догадываюсь.

— Ну тогда рассказывайте, да поскорее. Что нашли? — я обвела глазами помещение.

— Много всякой гадости.

— М…м…м. — Я задумалась, прикидывая, что он имеет ввиду, произнося слово «гадость» — И какой?

— Много грязных фотографий, профессиональных и совсем непрофессиональных, то есть любительских.

— И кто любитель?

— Вася, кто же еще.

— А где он снимал?

— Да везде. На улице под женские юбки объективом залезал. В общественных туалетах. Он и в раздевалках снимал, и на пляже. Много фотографий, сделанных здесь, в институте.

— Как? — Ахнула я. — И кто же на них?

— Все вы.

— Все? — я застучала по своей груди. — Даже я?

— И вы.

— А меня-то он где умудрился…

— Вы сняты в раздевалке в момент примерки какой-то обновки. Кажется… гм… бюстгалтера.

— Все равно не понимаю, я же в комнате была одна.

— Это вы так думали, а Вася ведь не только по туалетам любил прятаться, он и в комнатах засады устраивал. В вашей, например, кроме раздевалки, есть еще и кладовка, так?

— Так.

— Вот в ней он иногда и хоронился, там, между прочим, в стене дырка есть, через которую он и смотрел, и вас снимал.

— Так вот кто там шуршал! — выкрикнула я, негодуя. — А мы думали — мыши.

— Не волнуйтесь, там и мыши есть, он их мышеловкой для своих любимцев ловит именно в вашей кладовке.

— Но откуда он узнает коды? У нас же все комнаты на замках?

— Он же электрик, значит, часто бывает в разных комнатах для того, чтобы лампочки поменять. Вы ему открываете, он запоминает код, а потом проникает уже без вас.

— Какой кошмар! — я, закрыв глаза ладонями, села на стул. — Моя фотография в стиле «ню» есть у какого-то маньяка.

— Теперь нет. — После моего недоуменного взгляда, он добавил. — Теперь она вместе с другими уликами в следственном отделе.

— Успокоили, спасибо. Это значит, что теперь на нее пялится не только Васька, но и весь следственный отдел.

— Что вы, я не даю.

— Один любуетесь?

— Да я одним глазком, — не слишком убедительно успокоил он.

— И как я вам?

— Могу вас заверить, что у вас самые роскошные формы из всех институтских дам, — горячо выпалил он.

Я зарделась, как кисейная барышня, от этого пусть и не очень приличного, но зато искреннего комплимента. Мне было приятно его принять, потому что даже человеку с таким раздутым самомнением, как у меня, радостно получать подтверждение своей исключительности. Но мою эйфорию неожиданно задушила одна уж очень неприятная мысль.