Проклятье музыканта - Калинина Наталья Дмитриевна

И что-то все же шло не так в то утро: рыба будто уходила от Игнасио и его напарника Хуана. Улов оказался таким скудным, что и на продажу ничего не было. Отнести немного рыбы жене, немного отдать в таверну, и все.

Игнасио толкнул темную дверь и вошел в знакомое до царапин на деревянных столешницах помещение таверны. Все тут было привычным: те же лица постоянных клиентов – бородатые, изрезанные глубокими морщинами, обветренные, темные. Одни и те же разговоры – об улове, бабах, политике. Игнасио кивком поприветствовал знакомых и привычно не присоединился к их компании, краем уха услышав, что его напарники кляли карточную систему, распространяющуюся на табак и топливо. Он не любил разговоров о политике и закончившейся войне, оставившей после себя разруху, посеявшую эпидемию туберкулеза и тифа, уносившего жизни детишек из моряцких семей. О войне говорили вполголоса, ловко избегая скользких тем – кто на чьей стороне воевал, чей брат или сын находится в тюрьме. Игнасио, можно сказать, повезло: детей у него не было, в семье его не случилось раскола, когда старший брат воевал на стороне националистов, а младший – в лагере республиканцев. Репрессии также не коснулись его семьи, с голодом справлялись – отец-океан кормил. Так зачем говорить об этом?

Он прямиком прошел на кухню, где всем заправляла жена владельца таверны – крикливая, грубая, некрасивая простолюдинка с королевским именем Исабель.

– Чего принес? – каждый раз, минуя приветствие, громовым голосом вопрошала Иса, глядя, как рыбак раскладывает на деревянном столе свой товар. Эту огромную женщину Игнасио побаивался. Все в ней внушало ему священный трепет и уважение: ее поза – широко расставленные ноги, словно у моряка, сложенные на могучей груди ручищи с обветренными красными локтями, грязный фартук, натянувшийся на огромном животе, как надутый ветром парус, широкая шея, в которую переходили два подбородка, густая щеточка черных волосков над верхней губой, хмурая складка меж бровей и почему-то больше всего повязанный «рожками» надо лбом цветастый платок. Игнасио боялся жены владельца таверны и вместе с тем уважал. Может быть даже, где-то в глубине души, восхищался ею и желал ее. Так, что иногда она, Исабель, даже снилась ему в порочных снах: как усаживается она на него верхом, сжимая своими могучими бедрами худые его, как скачут ее груди-дыни, как проступают над верхней губой капельки пота.

– Ты спишь что ли, Игнасио? – раздался над ухом грозный оклик, и бедный рыбак от неожиданности вздрогнул. Смелый он, не раз боролся со смертоносной стихией, а вот боится эту женщину.

– Скудненький улов сегодня. Рыбешка твоя мелковата. Не возьму, – вынесла приговор Исабель. – Неси своей бабе, пусть она коту отдаст.

Вот так, ни много ни мало. Коту.

– Да ты совсем ополоумела, Иса? – обиженно взревел Игнасио. И, видимо, то, что молчаливый рыбак вдруг подал голос, вызвало у хозяйки снисходительную усмешку. Иса повернулась еще раз к столу и, не глядя на рыбу, обронила:

– Ладно, возьму. Но много не дам. Мелковата рыбешка.

Игнасио вышел с хозяйкой в зал, где аппетитно стучали ложками рыбаки, наворачивая с хлебом галлисийский суп. Получил по указанию Исы от хозяина несколько монет и аккуратно спрятал их в карман. Затем, узрев свободное место за самым дальним столом, попросил принести ему рыбного супа и робко поинтересовался, будет ли играть хозяйский сын, пятнадцатилетний Уго.

– А куда деваться, – недовольно буркнула Иса. – Бездельник, только и знает, что бренчать на гитаре. Возьми уж его к себе, Игнасио! Научи делу! На кухне пользы от него никакой: то разобьет что-то, то опрокинет, а недавно маслом обжегся. Бестолковый! Одна музыка в голове.

Игнасио лишь усмехнулся в бороду: не права Иса – и права. Понять ее можно было: растили помощника, а получили бесполезного мечтателя, который грезит музыкой, в тонкой душе которого – мелодии. Но также понимал моряк и мальчишку, ибо сам болел музыкой. Когда-то он тоже мечтал играть, да только отец его, раз отхлестав ремнем, твердо преподал урок: жизнь – это рыбный промысел, а игра на гитаре – пустое занятие.

Слушая, как плачет под гибкими пальцами юноши гитара, Игнасио не мог сдержать улыбку. Пусть играет этот пацан, несмотря на недовольство и крики матери. Талант у него есть.