Как две капли воды - Браун Сандра

Вэн заказал бутылку виски.

– Я бы, пожалуй, чего-нибудь съел сначала, – сказал Айриш неуверенно.

Когда бармен бесцеремонно плюхнул перед ними бу­тылку и два стакана, Вэн заказал для Айриша еды.

– Не надо было, – запротестовал тот.

Оператор пожал плечами и наполнил стаканы.

– Его старуха готовит, если попросишь.

– И часто ты здесь питаешься?

– Иногда, – ответил Вэн, снова пожав плечами.

Принесли еду, но Айриш, ткнув несколько раз вилкой, решил, что он вовсе не голоден. Он отодвинул щербатую тарелку и протянул руку к своему виски. Первый глоток обжег желудок пламенем. На глаза навернулись слезы. У него перехватило дыхание.

Впрочем, с быстротой опытного пьяницы он пришел в себя и сделал еще один глоток. Но слезы так и остались стоять в его глазах.

– Мне так будет ее не хватать.

Он бесцельно водил стаканом по засаленному столу.

– Да, и мне тоже. Она, конечно, иногда была занудой, но не такой, как многие другие.

Бравурная песенка, звучавшая в автомате, кончилась. Больше никто ничего не завел, и это было некоторым облегчением для Айриша. Музыка не вязалась с его тяж­кой печалью.

– Знаешь, она ведь была мне как родная дочь, – ска­зал он. Вэн прикурил очередную сигарету от предыду­щей. – Я помню тот день, когда она родилась. Я был тогда в клинике, переживал вместе с ее отцом. Ждал. Вы­шагивал по коридору. А теперь я буду помнить и день ее смерти. – Заглотив залпом остатки виски, он вновь на­полнил стакан. – Знаешь, мне сначала даже в голову не пришло, что разбился именно ее самолет. Я думал только о сюжете, о материале, который она ехала делать, черт бы его побрал. Это было такое плевое дело – я даже опера­тора с ней не послал. Я думал, она возьмет, если надо, кого-нибудь с корпункта в Далласе.

– Эй, парень, перестань себя винить. Ты просто делал свою работу. Откуда ты мог знать?

Айриш невидящими глазами уставился на янтарное содержимое стакана.

– Тебе приходилось когда-нибудь опознавать тело, Вэн? – Ответ ему был не нужен. – Они лежали в ряд, как… – Он судорожно вздохнул. – Черт, даже не знаю. Никогда не был на войне, но, наверное, это похоже. Она была в застегнутом на молнию пластиковом мешке. У нее не осталось ни волосика на голове, – продолжал он над­ломленным голосом. – Все выгорело. А кожа… О, Госпо­ди. – Он прикрыл глаза толстыми пальцами. По ним потекли слезы. – Это из-за меня она оказалась в этом самолете.

– Ну-ну, парень. – Этим у Вэна исчерпывался запас сочувственных слов. Он подлил Айришу виски, раскурил еще одну сигарету и молча протянул ее другу. Сам он пе­решел на марихуану.

Айриш затянулся.

– Слава Богу, ее мать не дожила до этого дня. Если бы не медальон, который она зажала в руке, опознать тело вообще было бы невозможно. – При воспоминании о том, во что превратил пожар тело Эйвери, внутри у него все перевернулось. – Вот уж никогда не думал, что при­дется такое говорить, но я действительно рад, что Розма­ри Дэниелз нет в живых. Мать не должна видеть своего ребенка в таком состоянии.

Несколько минут Айриш молча потягивал виски, а по­том снова поднял на друга глаза, полные слез.

– Я ведь любил Розмари. Мать Эйвери. Черт, я ничего не мог с этим поделать. Отец Эйвери, Клифф, почти все время был в разъездах, в самых Богом забытых местах. Уезжая, он всякий раз просил меня присмотреть за ними. Я был готов убить его за это, хоть он и был моим лучшим другом. – Он отхлебнул. – Не сомневаюсь, что Розмари догадывалась, но мы никогда не говорили с ней об этом. Она любила Клиффа. И я это знал.

С семнадцати лет Айриш заменил Эйвери отца. Клифф Дэниелз, известный фоторепортер, погиб в бою за ма­ленькую деревушку с непроизносимым названием где-то в Центральной Африке. Розмари покончила с собой спустя всего несколько недель после смерти мужа, оставив Эйве­ри одну, с единственным человеком, на которого она мог­ла твердо рассчитывать, поскольку он был старинным другом семьи, – Айришем Маккейбом.

– Я был для Эйвери отцом не меньше, чем Клифф. А может, даже и больше. Когда она осталась сиротой, она прибежала ко мне. И именно ко мне она прибежала в прошлом году, когда случился этот прокол в Вашингтоне.

– Да, тогда она, может, и сплоховала, но все же репортер из нее был хоть куда, – отозвался Вэн сквозь ед­кий сладковатый дым.

– В том-то вся и драма, что она умерла, так и не сняв грех с души. – Он сделал еще глоток. – Понимаешь, Эй­вери больше всего боялась неудач. Малейший промах становился для нее трагедией. Когда она была девчонкой, она мало видела Клиффа и потом все время как бы стара­лась заслужить его одобрение, быть достойной его памя­ти. Мы никогда об этом не говорили, – продолжал он угрюмо, – но я это знаю. Вот почему тот прокол она переживала очень тяжело. Она все стремилась исправить ошибку, вернуть себе доверие, а значит, и чувство собст­венного достоинства. Жизнь не дала ей на это времени. Черт возьми, ведь она ушла с ощущением провала.

Горе старика тронуло потаенную струну в сердце Вэна. Он решил хоть как-то утешить Айриша.

– Насчет того – ну, твоих отношений с ее матерью… Она ведь о них знала.

Айриш повернул к нему красные, заплаканные глаза.

– А ты откуда знаешь?

– Однажды она мне сказала, – ответил Вэн. – Я про­сто спросил, как давно вы с ней знакомы. Она сказала, что, сколько себя помнит, ты всегда был рядом с ее семьей. И высказала предположение, что втайне ты любил ее мать.

– И как она на это реагировала? – с волнением спро­сил Айриш. – То есть, я хочу сказать, ее это не раздража­ло?

Вэн мотнул головой.

Айриш достал из нагрудного кармана поникшую розу и потрогал нежные лепестки.

– Вот и хорошо. Я рад. Я любил их обеих. – Тяжелые плечи его задрожали. Он крепко зажал цветок в кулак. – О Господи, – простонал он, – мне так будет ее не хва­тать.

Уронив голову на стол, он горько разрыдался, а Вэн продолжал сидеть напротив, на свой лад переживая об­рушившееся на них горе.

Эйвери пришла в себя. Теперь она точно знала, кто она.

Собственно, она этого и не забывала. На нее только нашло временное помутнение из-за лекарств в сочетании с контузией.

Вчера – по крайней мере, ей казалось, что все это бы­ло вчера, поскольку все недавно приходившие желали ей доброго утра, – она была немного сбита с толку, что, впрочем, вполне объяснимо. Очнуться после нескольких дней коматозного состоятся и обнаружить, что ты не можешь ни двигаться, ни говорить, ни видеть за весьма ограниченными пределами, – такое хоть кого приведет в замешательство. Она редко болела, и обычно ничем серь­езным, поэтому нынешнее состояние было для нее на­стоящим шоком.