Дикие орхидеи - Деверо Джуд

— О'кей, выкладывай, почему ты здесь и чего от меня хочешь, — сказал я. — И прежде чем соврать, подумай дважды, с кем разговариваешь.

— Враки — это твой конек, — ответил Ноубл, правда, тихо и робко, и я не обиделся.

Меня так просто не проведешь. Ноубл — взрослый, здоровый мужчина. Даже если он и отсидел несколько раз в тюрьме, он все равно может без труда найти работу, тогда что привело его сюда? Почему он приехал ко мне? Ноубл оправдывал свое имя. Он гордый, и я предполагал, что мне придется потрудиться, чтобы выяснить, что у него на уме.

Мне не сразу удалось его разговорить, но когда это наконец произошло, я испугался, что он уже никогда не заткнется.

Он встал с дивана и навис надо мной, сверкая глазами.

— Я здесь потому, что ты сломал мне жизнь. Ты мне задолжал.

— А как мне это удалось? — холодно спросил я, удерживая собственный гнев в узде. Какая вопиющая неблагодарность! Я никогда не считал, сколько денег потратил на образование многочисленных племянников и племянниц, в том числе и отпрысков Ноубла, законных и незаконных, но это немалая сумма.

Он продолжал сверлить меня взглядом.

— Я был счастливым человеком. Ребенком я любил возиться с дядьками и обожал отца. И знаешь что? Оглядываясь назад, я думаю, что мы с тобой здорово проводили время. Да, мы частенько задавали тебе трепку, но такой сноб, как ты, вполне этого заслуживал. Ты всегда смотрел на нас сверху вниз.

Он замолчал, ожидая, что я что-нибудь отвечу, но что я мог сказать? Отрицать, что смотрел на них свысока? Чувство собственного превосходства всегда было моей единственной зашитой.

— Когда ты уехал в колледж, я радовался, что больше никогда тебя не увижу, но знаешь что? Я скучал по тебе. Ты всегда нас смешил. Мы всегда умели управляться с ножиками и грузовиками, а ты единственный здорово управлялся со словами.

Он сделал глоток пива и улыбнулся своим воспоминаниям.

— Я страшно бесился, когда ты уезжал в колледж. Помнишь, как я проехался трактором по твоему чемодану? Ты ехал посмотреть мир, а у меня была беременная подружка, и ее отец грозил пристрелить меня, если я на ней не женюсь. Тебе известно, что к двадцати одному году я дважды женился и дважды развелся, и наплодил троих детей, которых нужно было кормить и одевать? А ты в это время учился в колледже и гулял с городскими девчонками.

Ноубл снова пригубил пиво и уселся на другом конце дивана. Его злость утихла. Мы были просто мужчинами на пороге зрелости, которые предаются воспоминаниям.

— А потом ты опубликовал книгу, и все тетки ее прочитали и сказали, что она про нас. Только ты описал нас так, будто мы ужинаем падалью с дороги. Жена дяди Клайда сказала: «Я не знаю, о ком он говорит, но точно не о нас». И после этого мы дружно решили, что ты нас совсем не помнишь, а поэтому выдумал каких-то людей и пишешь себе про них. — Ноубл скривился в улыбке. — Ты и представить не можешь, сколько раз меня спрашивали, не родня ли я «этому писаке», и знаешь, что я отвечал?

Он не стал ждать, пока я отвечу. Наверное, он уже достаточно ждал возможности высказать мне это все. По сути дела, не исключено, что он проделал весь путь сюда только для того, чтобы высказать все, что думает обо мне.

— «Нет». Я говорил им «нет». Каждый раз, когда кто-нибудь спрашивал, не родня ли я Форду Ньюкомбу, я отвечал: нет.

Я пытался философски отнестись к тому, что слышал, но он все-таки причинил мне боль. Каждый человек хочет, чтобы родные гордились им.

— Ты унизил нас перед всем миром, но это не самое страшное, что ты с нами сделал. Ты изменил наших детей. Моя дочка Ванесса, которая родилась сразу после твоего отъезда в колледж, — она такая же, как ты. Она даже внешне походила на тебя — пока ей не поправили нос. Она еще ребенком прочитала твою книжку и после этого решила не иметь с нами, Ньюкомбами, ничего общего. — Ноубл открыл еще одну банку пива. — Ты не представляешь, сколько позора я натерпелся из-за дочки. Поговаривали, что она твоя, а не моя. — Он взглянул на меня поверх банки. — Помнишь ее матушку? Малышку Сью Энн Хокинс? Ты не...

Разумеется, я помню Сью Энн Хокинс. Все молодые парни и несколько мужчин в возрасте в радиусе двадцати миль от е дома прошли через ее постель. Конечно, Ноублу про это никто не говорил: ни тогда, ни сейчас. Тогда мы все держали язык за зубами и в день свадьбы желали им счастья. Потом вся округа вздохнула с облегчением, когда девочка родилась с ньюкомбовским носом. От кого ей достался этот нос, от Ноубла, от меня или еще от кого-то из нашей многочисленной родни, неясно. Этот вопрос не обсуждался даже вполголоса — все боялись легендарного правого хука Ноубла.