Дикие орхидеи - Деверо Джуд

Я с трудом сдерживал смех, однако понимал, что, если рассмеюсь, Ноубл на меня набросится. Не то чтобы я не могу ему противостоять, но сами понимаете, сидя за компьютером целыми днями, теряешь форму...

— А знаешь, что еще ты с нами сотворил? Ты разрушил нашу землю. Трейлеров больше нет. Один из «малых» — они теперь такие чистенькие, что я не отличаю одного от другого, — стал архитектором и спроектировал кучку маленьких домиков на земле Ньюкомбов: аккуратненькие домишки с гаражами, в которых нужно прятать машины. Он продумал даже собачьи будки, подходящие по стилю. И купил в каждый дом... знаешь что? Специальный совок, чтобы убирать за собаками какашки! Так и сказал: какашки. И это взрослый мужчина! Так что трейлеры убрали, а старый пруд засыпали только потому, что там жило несколько пиявок. Понастроили этих домиков... Они все похожи друг на дружку, только капельку отличаются один от другого. Как горох. И правила! Теперь повсюду правила. Никаких покрышек снаружи, даже если ты сажаешь в них цветы. Никаких неисправных машин. Никаких сорняков. У нас в тюрьме и то меньше правил было! — Ноубл прищурился на меня. — А знаешь, что по-настоящему хреново? Наша земля теперь получает награды. Один из племянников дал ей имя, подал заявку на какой-то конкурс — и мы победили. Теперь наши земли называются «Поместье Ньюкомбов». Представляешь?

Кстати, говоря о наградах, я мог бы получить приз за сдерживание смеха. Чтобы скрыть распиравшее меня веселье, я держал банку с пивом у рта столько, что у меня замерзли губы.

— В общем, они собрали семейный совет и решили, что я совершил непростительное злодеяние и должен уехать. И ни один дядя не вступился за меня. Их богатые, обученные в колледжах детишки содержат их и делают за них «капиталовложения», так что они только целыми днями смотрят телик да убирают собачьи какашки перед приездом какого-нибудь чада с заносчивыми внучками. Эти детишки сказали, что я — «атавизм Темных веков». Представляешь ты, чтоб в нашей семье так выражались? Если бы мы в детстве ляпнули что-то подобное, нам бы надрали задницы так, что мы по сей день не могли бы сидеть! Короче, они сказали, что я должен уйти, потому что я порочу имя Ньюкомбов. Я спросил: а как же Тудлс? Кто-то из детей — может, даже моих, я не помню, — заявил, что Тудлс преступник, так что пусть идет своей дорогой. У этих детей нет чувства семьи. Никакого. И я сказал, что заберу Тудлса с собой. Я надеялся сыграть на их гордости: пусть бы хоть отправили Тудлса в какой-нибудь приличный дом престарелых. Но никто на это и слова не сказал, так что я сел в одну из старых машин дяди Кэла и уехал восвояси. Всю дорогу до федеральной тюрьмы, где держали Тудлса, я думал: куда ж мне с ним деваться? Мне самому негде жить и нечего есть, как я буду содержать умственно неполноценного старика? И вот прямо у ворот тюрьмы меня осенило: Форд разрушил нашу семью, пусть Форд и расплачивается. В тюрьме я спросил кузена Фаннера — помнишь его?., так вот, он стал надзирателем, кадровый офицер теперь, — не знает ли он, где ты живешь, на что он ответил, что если у тебя есть в собственности хоть что-то, он тебя разыщет. Когда Тудлс собрался на выход, у меня в кармане уже лежал твой адрес. И вот мы здесь.

Здесь и останетесь, хотел добавить я. Я много дурного сказал про своих родственников — и они это заслужили, — но я точно знал, что чувство семьи у них есть. Да, они иногда покидали родные места — мои родственники обсуждали плюсы и минусы разных тюрем, как бизнесмены порой сравнивают аэропорты, — но всегда возвращались домой. Дом много значит для Ньюкомбов.

Я молча сидел рядом с двоюродным братом и прокручивал в уме его историю. Я понимал, что он в действительности хочет мне сказать. Ему нужен дом, «база». Может быть, когда завтра утром мы проснемся, Ноубла уже не будет, но он обязательно оставит что-нибудь из своего: рубашку, перочинный нож — что-то, что будет означить, что теперь его дом здесь. И вся его долгая история сводилась к одному: он хотел сказать, что сейчас у него нет дома, ему негде привязать конец своего поводка.

Я слишком хорошо знал, что он чувствует. После смерти Пэт у меня много лет не было дома.

И все же мне трудно было сказать ему «да»: я понимал, что это будет иметь далеко идущие последствия. Мы сто лет владели «Землей Ньюкомбов». 146,8 акра земли находились в совместной собственности всех взрослых Ньюкомбов. Когда юноше или девушке исполнялось двадцать один, его или ее имя вписывалось в общий договор. Землю нельзя было разделить или продать без письменного согласия всех владельцев. Так как нынче их насчитывается более сотни, вряд ли нечто подобное когда-нибудь вообще случится.