Истинные цвета - Мортман Дорис

Скай отличалась явно невротическим складом характера и не один час провела в кабинете психиатра. Сама себя она частенько называла психованной. При этом ей удавалось оставаться привлекательной, самоуверенной и оригинальной женщиной, которая благодаря своим успехам в разных сферах жизни пользовалась уважением в кругу друзей и знакомых, не говоря уже о ее любовнике — красивом, преуспевающем хирурге-ортопеде. И все же Скай не покидала мысль о том, что ее родители не вполне довольны ею.

Радость родителей составляла краеугольный камень ее существования; ей хотелось оправдать их надежды на ее будущее, пусть даже они идут вразрез с ее собственными.

— Ты не понимаешь, как тебе повезло, — таков был всегдашний ответ родителей на ее попытки пооткровенничать. Это говорилось отнюдь не критически, а приглушенным тоном, каким обычно читались молитвы. Родители молили Бога о том, чтобы их дитя избежало тяжелой судьбы, которая выпала на их долю.

Когда бы Скай ни обращалась мыслями к родителям и родственникам, в ее сознании возникала череда печальных лиц. Они шумно веселились на свадьбах и религиозных праздниках, смеялись шуткам, смысл которых был понятен только им, танцевали до изнеможения. Скай многого не понимала, но чувствовала, что они скрывают какую-то тайну, которой не могут — или не хотят — с ней поделиться.

Это ощущение отдаляло Скай от семьи. Она каждый день видела номера на руках у родителей и подозревала, что именно здесь скрыта причина, по которой она не способна наслаждаться праздником жизни. Неотступное, неослабное, всепоглощающее чувство вины — мы выжили, когда другие погибли; мы едим, когда другие голодают; нам лучше, у нас есть больше, — не говоря уже о постоянно присутствующей ауре дурных предчувствий, мешало родителям и самой Скай жить, не опасаясь, что в любой момент может что-то произойти.

Скай понимала их. Понимала значение излюбленного выражения родителей: «Чем меньше знаешь, тем лучше», равно как и их нежелание обсуждать чьи-то проблемы или недомогание. Не дай Бог кто-нибудь подумает, что у них в семье что-то не так! Гитлер в первую очередь отнимал жизни у тех, кто ослаблен и болен. Гитлер поощрял тех, кто доносит на соседей. Гитлер собирался уничтожить целый народ только на том основании, что это евреи. Молчание — это единственный способ выживания.

И все же большую часть своей сознательной жизни Скай пыталась освободиться от цепей, которые привязывали ее родителей к прошлому. Вместо того чтобы стать тихой, незаметной учительницей в провинциальной школе, как хотелось супругам Штраус, Скай ворвалась в богемную среду Сохо и стала жить так, как в ней было принято. Она противилась жизненному укладу Штраусов своим ранним браком, долго выбирая между двумя противоположностями: Эзрой Эдвардом Кларком, человеком с Уолл-стрит, и итальянским скульптором, который полагал, что его сексуальные возможности с лихвой покроют недостаток таланта. Не стоит говорить о тех, кто составлял ряд претендентов в мужья, которые не выдерживали никакой критики.

Но вот тут-то она и встретила Сэма Хоффмана. Сказочного принца. Идеал ее родителей: еврей, преуспевающий врач, красив, умен, предан своей семье и влюблен в их дочь до беспамятства. Их союз казался правильным Сэму и утомительно скучным Скай. Неужели она влюбилась в него потому, что их брак может сделать счастливыми ее родителей? Или потому, что он может сделать счастливой ее? На протяжении пяти лет Скай то подпускала его ближе, то отталкивала; то радовалась тому, что все получается, то рушила все в одночасье. Она не забавлялась. Она испытывала судьбу.

Сэм оказался терпеливым, как святой, но даже его терпение было не бесконечным.

— Мисс Хейзел, — сказал он ей однажды у нее дома. — Я прошу вашей руки. Этот простой вопрос подразумевает столь же простой ответ. Варианта два: первый — «Да, я люблю вас и хочу остаток жизни провести рядом с вами»; второй — «Нет, я не люблю вас, но давайте останемся друзьями».

Приехав в Санта-Фе в июне восемьдесят восьмого года, Скай намеревалась задать Изабель два вопроса: согласится ли она быть свидетельницей на их с Сэмом свадьбе в декабре, и станет ли «гвоздем программы» на открытии ее галереи в октябре.

Изабель несказанно обрадовалась.

— Что касается свидетельницы, то можешь не сомневаться, — ответила она, посмеиваясь над подругой, которая в тридцать два года впервые решила примерить хомут семейного счастья. — А ты еще что-то говорила о галерее…