Клуб Первых Жен - Голдсмит Оливия

Шелби, закончив красить глаза, взбила свои длинные светлые волосы. Она выглядела хорошо, даже отлично. Проведя языком по сочным и ярким губам, она почувствовала, что ей нестерпимо захотелось увидеть Джона Розена.

* * *

Мэри Бирмингем Гриффин была в солнцезащитных очках, а ее светлые волосы были собраны на затылке в тугой хвост. Широкое дорожное пальто для езды в транспорте и старые джинсы завершали ее легкомысленный облик, обычно ей не свойственный, и помогали, как она надеялась, ее конспирации. Выйдя из такси, она бросила на сиденье водителю пачку смятых однодолларовых бумажек. На счетчике набежало восемь долларов с мелочью, а у нее было только одиннадцать долларов. Десять тысяч в новых хрустящих стодолларовых бумажках лежали у нее в пальто. Для себя она уяснила, что богатые никогда, похоже, не носят с собой много наличных денег. Обратный путь она, если придется, проделает на маршрутном автобусе. Она и раньше ездила на нем, Бог тому свидетель.

Мэри пересекла дорогу и ступила на замусоренный тротуар Амстердам-авеню. Слева от нее возвышался величественный шпиль собора святого Джона, а рядом у его ограды стоял грязный бродяга. Еще какое-то человекоподобное существо, сжавшись, сидело у входа. Она прошла мимо них быстрым целенаправленным шагом. Она не хотела лишаться десяти тысяч долларов наличными, если вдруг кому-то из этих двух вздумалось бы проявить агрессивность.

Несколько больших шагов, и вот уже дверь ресторана. Она остановилась и нажала кнопку дверного звонка. Мэри надеялась, что десяти тысяч будет достаточно. Она была готова дать ему в десять раз больше, если бы он потребовал, но не хотела, чтобы он об этом знал.

Мэри толкнула стеклянную дверь и вошла. Здесь почти ничего не изменилось: тот же потертый линолеум, те же клеенчатые скатерти, те же дешевые и мрачные деревянные панели на стенах. Передняя комната, предназначенная для курящих, была отделена от дальней комнаты невысокой, до бедра, перегородкой, на которой помещались кашпо с пластмассовыми оранжевыми и желтыми цветами, даже отдаленно не напоминавшими живые цветы. Интересно, сколько лет с них не снимали пыль? Они были такими же, как и в те годы, когда она училась в университете и получала диплом. С тех пор здесь все осталось без изменений. Та же фреска с вулканом Везувием на стене, те же капитанские кресла «под дерево» и тот же Бобби.

При виде вошедшей в комнату Мэри ее бывший муж улыбнулся. На его темном лице по-прежнему выделялись белизной прекрасные зубы. Но волосы были подстрижены по-другому. Он больше не носил прическу «Афро», которую носило большинство американских негров. Теперь у него была новая модная стрижка.

– Привет, – холодно поприветствовала его Мэри.

– Привет, крошка, рад тебя видеть.

Он поднял на нее глаза, приводя в действие свой шарм. Голос его теперь звучал как теплая черная патока. Глаза смотрели с мольбой, как глаза щенка. Все тот же старина Бобби. Он взял ее руку в свою, что усилило разницу между белизной ее руки и его рукой цвета эбенового дерева. Она бы погрешила против истины, если бы сказала, что ее не волнует это рукопожатие. Да, у них никогда не было проблем с сексом. Были проблемы со всем остальным.

– Что тебе от меня нужно?

– Ничего, крошка. Просто хотел повидать тебя. И поболтать. Ты ведь знаешь, что сейчас праздник.

– Прекрати паясничать и разыгрывать из себя пай-мальчика.

Он улыбнулся.

– Та же старушка Мэри. Может, присядешь и закусишь со мной?

Мэри села. Она остановила свой выбор на этом ресторане, так как было маловероятно наткнуться здесь на своих новых друзей или знакомых. Открытие тайны о ее первом браке было для Мэри самой нежелательной вещью. Браке очень непродолжительном, бурном и к тому же с негром. Боже, Джилу хотелось, чтобы она была девственницей, так себя вели женщины его круга. Они никогда не поймут, что для нее когда-то сделал Бобби.

Бобби протянул ей меню. Оно были липким. Мэри посмотрела его. Когда-то, когда она была замужем за Бобби, этот ресторан был их вожделенной мечтой, которую они могли себе позволить лишь изредка. Сейчас же она смотрела на большой ассортимент тяжелой неаполитанской пищи и подавляла в себе дрожь. Теперь она предпочитала кухню Северной Италии.

– Я ничего не хочу, – сказала она Бобби. – А что хочешь ты?

С его красивого лица сошла, наконец, улыбка. Мэри наблюдала за этим ожидаемым ею переходом от Бобби шутливого к Бобби серьезному.