Экзотические птицы - Степановская Ирина

«За этим дело не станет, хоть десять! — сказала она себе весело, однако на сердце у Юли скребли кошки. — Отбросить сантименты! Скоро на операции поступят больные — значит, сегодня полно работы». Она кинула в окно прощальный взгляд. Азарцев шел к дому с огромной охапкой цветов.

«Хорошо ему! — внезапно с какой-то злостью подумала Юля. — Тащит свой веник и радуется! Будто бабочка — ни забот ему, ни тревог! Сейчас еще запоет!»

И действительно, Азарцев, расставляя цветы в вазы в холле, весело напевал что-то вроде «Сердце красавицы склонно к измене». «А мне цветов не принес! — констатировала Юля и почувствовала обиду, увидев, что и в столовой в маленькие вазочки стараниями Азарцева были вставлены изящные букетики. — Все равно завянут! Зря старается!» — махнула она рукой и вошла к нему в кабинет.

— Ну что, у тебя все готово? — спросила она.

— По части больных — да! — ответил Азарцев. — Ни у кого ничего не отменяется, все относительно здоровы, все изъявили согласие прибыть завтра в клинику. Я уже отдал шоферу список адресов, чтобы он со всеми договорился, кого в каком порядке привезет.

— У меня, к сожалению, не все так благополучно, — ответила Юля.

— Операционные некому мыть? — испугался Азарцев.

— Нет. Тут порядок. Старшая сестра уже всем руководит. Мытье, стерилизация — все по плану. Проблемы с питанием. Куда-то исчез буфетчик.

— Надо найти другого работника, — сказал Азарцев но Юля видела, что он хочет спросить у нее о чем-то другом.

И точно. Начал он весьма торжественным тоном.

— Юля! — сказал Азарцев. — У нас набралось достаточно больных на два операционных дня. Это солидные деньги. Кстати, в последний момент неожиданно позвонила какая-то актриса по поводу кончика носа. Я назвал совершенно немыслимую цену, и, представь, она согласилась.

— Прекрасно, — настороженно ответила Юля, пока не понимая, куда он все-таки клонит.

— Как много, оказывается, у нас богатых людей! — с подъемом продолжал Азарцев — Юля молчала. — Но еще много и бедных! — Тут Юля мысленно сжала кулаки, чтобы не пропустить основное. Она чувствовала подвох. — И мы, Юля, должны помочь если не всем, то хоть кому-нибудь.

— У тебя возникла идея перечислить деньги в детский дом, а самим идти по миру? — спросила она.

— Нет, Юля, нет! — замахал руками Азарцев. — Но ведь есть же правило — с любой прибыли нужно отдать церковную десятину!

— Насколько я знаю, — холодно ответила Юля, — поблизости церкви не строятся. И это хорошо. Иначе тебя бы уже раскрутили на позолоченные купола.

— Юля, — вдруг тихо и как-то по-детски попросил Азарцев, — позволь мне прооперировать бесплатно эту девушку с ожогом — Нику Романову. А деньги ее возьмешь себе за дополнительные процедуры в послеоперационный период. Кстати, она уже достигла совершеннолетия. Согласия родителей не потребуется, что существенно облегчит оформление документов.

Юля встала с таким видом, будто поднялась в комнате статуя Юпитера-Громовержца, и хоть голос ее был так же тих, Азарцев понял уже по первым словам, что он зря обратился к ней с этим делом.

— Я думала, ты уже выкинул из головы эту дурь! — Юлины глаза метали молнии, черные ухоженные волосы отливали металлическим блеском.

«Не женщина — монстр! — думал Азарцев, не слушая ее больше, только наблюдая, как шевелятся ее губы. — Но в этот раз я все равно сделаю, как считаю нужным. В конце концов, я здесь хирург, а значит — творец».

И когда Юля, высказав все, что, по-видимому, она думала на тот момент, вышла из его кабинета, нарочито громко хлопнув дверью, он торопливо полез в свою записную книжку, чтобы найти там номер телефона Ники. Приказав ей как можно быстрее сдать необходимые анализы, он созвонился с анестезиологом, который должен был работать эти два операционных дня, о чем-то быстро переговорил с ним и, улыбнувшись, дал телефону отдых. Следующие полчаса он, раздумывая и напевая себе под нос, с улыбкой рассеянно перелистывал анатомический атлас в разделах «Голова» и «Шея», как он всегда делал перед интересными операциями.

В палате хирургического отделения осторожно приоткрылась дверь. В ней лежали пятеро больных, но вошедший, быстро окинув взглядом комнату, мгновенно увидел того, кого искал. Маленький Ашот лежал на боку, повернувшись к стене, и одним глазом (другой все еще был в повязке) читал Достоевского.

— Ну, здравствуй, крестник! — сказал мужчина, подошел к его кровати и протянул ему руку. Ашот вначале не узнал этого человека. Ему даже показалось, что он видит его первый раз в жизни, но как только он прикоснулся к протянутой ему крепкой руке, он узнал незнакомца. Тактильной памятью — мало еще известным науке чувством — он вспомнил, как эта же сильная рука поддерживала его в ту ужасную ночь, когда он, раненный, пытался доползти до больницы.