Радуга - Стоун Кэтрин

— Как он, Алекса? — неожиданно спросила Бринн. — Мы тоже раньше были близки с Джеймсом, но после смерти Марион и Артура он сильно изменился. Уверена, Роберт сказал тебе, что именно Джеймс устроил нам удочерение Кэти, даже сам привез ее к нам. — Бринн вздохнула. — Он так много сделал для нас со Стивеном. Мне очень хотелось бы помочь Джеймсу. Как думаешь, что бы я могла сделать?

— Не знаю, Бринн. Джеймс всегда был очень замкнутым человеком, а после гибели родителей совсем ушел в себя… — Алекса запнулась на полуслове, услышав самый замечательный звук на свете — звук, который способна услышать только мать, — звук, который услышали и Алекса, и Бринн одновременно.

— Ты тоже?.. — спросила Бринн.

— Кажется, да.

— Даже Стивен не всегда слышит… Я должна подойти к Кэти, пока она не проснулась окончательно и не испугалась.

Бринн уже наполовину сделала узор на вишневом пироге, но бросила это ставшее второстепенным занятие и поспешила вымыть руки, прежде чем отправиться к Кэти.

— Я была бы рада пойти и успокоить ее, — тихо предложила Алекса. — Если только это ее не испугает.

— О, спасибо. Нет, она не испугается. Такое впечатление, что Кэти точно и безошибочно определяет людей, которые ее любят. — И добавила с гордостью и любовью:

— Я совершенно уверена, что ты тоже полюбишь нашу малышку.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Отлично. Тогда я закончу пирог, а ты займешься Кэти. Ее комнатка наверху, вторая дверь налево.

Вернувшись из своих сказочных снов в спокойную и счастливую реальность, Кэти проворковала привет освещавшему ее комнату солнышку. Постояв минуту в дверях, Алекса послушала издаваемые дочкой веселые звуки, потом на ватных ногах подошла к розово-белой кроватке.

«О, да ты очень хорошенькая, да?» — безмолвно спросила она, глядя сквозь пелену слез на улыбающуюся малышку. В красивом личике Кэти Алекса увидела черты Роберта. Роберта и Бринн, и если бы кто-нибудь пригляделся к девочке повнимательнее, он наверняка заметил бы и тонкие черты самой Алексы, хотя сама она этого не видела.

«Такая хорошенькая и такая счастливая!» — подумала Алекса, глядя на улыбающуюся Кэти, в карих любопытных глазах которой сияло беспечное «здравствуй!» новому, смотревшему на нее с любовью лицу. Лицо Алексы, разумеется, было незнакомо Кэти. Даже если бы крошка и могла запомнить лицо, взглянувшее на нее с такой же любовью в первые минуты после ее рождения, в памяти ребенка запечатлелся бы образ с черными волосами и голубыми глазами, но не женщина, которую она видела сейчас.

«Никаких тебе забот, моя дорогая! — пожелала Алекса. — Только счастья, моя маленькая любовь». И, разлепив наконец пересохшие губы, она прошептала:

— Здравствуй, малышка Кэти.

Шепот Алексы был наполнен той же нежностью, с какой она говорила с дочерью сразу же после ее рождения, в те несколько драгоценных мгновений, что они были наедине. При звуках мягкого, ласкового голоса Алексы на лице Кэти появилось выражение замешательства, недоумения, а ее большие удивленные глаза пристальнее вгляделись в склонившееся над ней незнакомое лицо.

«О, неужели это возможно? Неужели она узнала меня?» — поразилась Алекса, и горячие слезы потекли по ее щекам. Она осторожно, очень бережно взяла дочь из кроватки и заключила в свои объятия. Кэти продолжала внимательно изучать лицо Алексы, ее крошечные ручки потянулись к мокрым от слез щекам.

— Ах Кэти, Кэти! — прошептала Алекса, в ее полном любви голосе слышались недоумение, замешательство, а не счастье и не радость.

«Я не должна больше произносить ни слова, — сказала себе Алекса. — Не хочу беспокоить Кэти, смущать ее, печалить — ни на минуту, даже если…»

Значило ли это, что она все же прощается с Робертом и их любовью? До сегодняшнего дня Алекса часто задавалась вопросом, не следует ли ей покинуть любимого, чтобы защитить себя и свою тайну? Теперь она точно знала: в этом нет необходимости. Величайшее счастье видеть Кэти перевешивало тяжесть потери.

С того самого момента когда Алекса узнала о беременности, любое принимаемое решение было направлено на то, чтобы ее ребенок был счастлив. А не лучше ли Кэти никогда больше не слышать голоса Алексы? Не станет ли для Кэти «тетушка Алекса» постоянным источником беспокойства?

Она не произнесла больше ни слова, просто прижала к себе дочурку, целовала ее темные кудряшки и, покачивая, запоминала тепло Кэти, ее запах, ее сладость и боролась со страхом, что подобных мгновений больше никогда не будет.