Радуга - Стоун Кэтрин

Однако тут же возник другой голос, тихий, спокойный, говоривший о самой пламенной любви Роберта — любви к Алексе. Она сделала очень трудный выбор, выбор любви ради Кэти, ради Бринн и даже — сейчас Роберт это понял — ради него самого. Алекса жила в нестерпимой пытке своего решения каждый день, каждую секунду, укрывая, защищая их всех. И вот теперь его любимая Алекса просила разделить с ней эту мучительную Тайну. И Роберт понял, что пойдет на это ради Алексы и что никогда, ни на мгновение не даст усомниться любимой в верности принятого ею решения любви.

— Девчушка моей сестры Бринн, — отозвался он наконец дрожащим голосом. — Я люблю тебя, Алекса. Я тебя люблю.

Роберт очень осторожно, очень бережно обнял ее, и Алекса прильнула к нему измученным, искалеченным телом. Она вдруг почувствовала, как физическая боль ушла… как смолкли и стоны души, усмиренные любовью Роберта.

— Роберт? Алекса?

В первый момент ее мягкий голос показался просто частью образов, беспорядочно проносившихся в воображении Роберта и Алексы, которые, не разжимая объятий, клялись не нарушать обещание любви. Но через секунду оба поняли, что тихий знакомый голос новое не часть бесплотного образа. Он был реален.

— Бринн? — прошептал Роберт, открывая глаза и видя поверх золотистых волос Алексы виновато улыбающуюся свою сестру.

— Я помешала?..

— Нет, — мгновенно разуверила ее Алекса, которая пришла в себя гораздо быстрее Роберта, поскольку давно уже жила со своей тайной.

И еще Алекса понимала: сейчас, как никогда, все должно выглядеть совершенно естественно; нормально то, что они с Робертом вовсе не рассматривают как помеху появление любимой ими обоими Бринн, заставшей их обнимающимися. Особенно если учесть, что Бринн проделала путь из Ричмонда, потому что сама тоже искренне любила их.

— Ты уверена? Стивену удалось освободиться пораньше, и вот…

— Входи, — подхватил Роберт, пытаясь говорить как можно спокойнее, но очень сомневаясь, что ему это удается, поскольку стук его мятущегося сердца грохотал в висках.

— Что ж… Алекса, как ты себя чувствуешь?

— Все хорошо, Бринн. — «Все будет хорошо», — подумала про себя Алекса.

До настоящего момента она силой воли заставляла свое израненное тело поправиться. Но только сейчас Алекса поняла, что в процессе выздоровления главная роль принадлежала душе. А на душе стало спокойнее. Теперь Алекса быстро поправится и скоро будет дома, с Робертом.

— Замечательно. Я так рада. — Бринн поняла, что появилась некстати. Может быть, разговор между Робертом и Алексой как-то связан с тем, с чем пришла сюда Бринн? В любое другое время она бы деликатно удалилась, но Бринн должна была сообщить нечто очень важное лично Алексе: ради собственного сердца и ради сердца Алексы она должна была сказать об этом именно сегодня. А потому с непривычной для нее дерзкой улыбкой обратилась к брату:

— Могу я поговорить с Алексой наедине? Очень недолго, а?

При обычных обстоятельствах Роберт не преминул бы съязвить по поводу «девчоночьих секретов». Но он не мог чувствовать себя «обычно» — не сейчас… еще нет. Роберт был даже рад возможности хоть немного побыть одному, зная при этом, что с Алексой все в порядке, о чем ему говорил взгляд прекрасных любящих глаз.

— Хорошо. — Роберт кивнул на портфель, который принес с собой, чтобы хоть немного поработать во время долгого сна Алексы и в то же время быть рядом с ней. — У меня куча бумаг. Я буду в комнате ожидания.

Как только он вышел, Бринн сняла просторное зимнее пальто, и Алекса сразу же увидела…

— Бринн! — прошептала изумленная Алекса. — Да, здесь растет маленькая девочка, очень здоровая и очень живая девочка. — Бринн невольно провела по животу, взгляд ее карих глаз сиял почти неземной радостью. — Я уже на седьмом месяце, и врачи говорят, что все идет замечательно.

— На седьмом? — нахмурилась Алекса, припоминая, когда в последний раз видела свою будущую золовку.

Это было меньше месяца назад, в День благодарения. У Алексы сохранилось немало радостных воспоминаний о том праздничном уик-энде в Ричмонде, и Алекса очень хорошо помнила, как сияла тогда Бринн, как пылали ее щеки, хотя фигура по-прежнему оставалась стройной.

— Кажется, у меня такое строение таза, при котором ребенок может развиваться, но внешне это почти не заметно, до последней стадии беременности.

Алекса понимающе улыбнулась, стараясь скрыть боль воспоминания: «У меня было то же самое».