Неженка - Филлипс Сьюзен Элизабет

Эван Вариан вновь вошел в ее жизнь на дискотеке у семьи Аннабель. Франческа со своим спутником уходили, отправляясь в Белую Башню, и только миновали стеклянную перегородку, отделяющую у Аннабель дискотеку от столовой. Даже в подчеркнуто модной атмосфере самого популярного лондонского клуба алый бархатный брючный костюм Франчески с приподнятой линией плеч привлекал повышенное внимание. Отчасти оно было связано и с тем, что Франческа не имела обыкновения носить блузку под жакетом с глубоким V-образным вырезом, и очертания ее юной груди соблазнительно круглились выше точки соединения отворотов. Эффект усугублялся ее короткой прической типа «твигги», делавшей ее похожей на суперсексуального лондонского школьника.

— Ба да это же моя маленькая принцесса! — Зычный глубокий голос можно было бы расслышать на задних рядах Национального театра. — Похоже, она выросла и готова покорить мир!

После роли Буллита в шпионском фильме Франческа не видела Эвана Вариана долгие годы. Сейчас, столкнувшись с ним лицом к лицу, она было подумала, что перед ней персонаж, сошедший с экрана. Он носил все тот же безукоризненный костюм сшитый в дорогом ателье на Севил-роу, ту же бледно-голубую шелковую рубашку и итальянские туфли ручной работы.

Со времени их последней встречи на борту «Кристины» его виски тронула седина, но сейчас на его голове красовалась слегка старомодная прическа с безукоризненным пробором.

Баронет, приехавший на каникулы из Итона, с которым она проводила сегодняшний вечер, вдруг показался ей юным теленком.

— Привет, Эван, — ответила Франческа, даря ему улыбку, которую можно было бы считать и высокомерной, и чарующей.

Он игнорировал явное нетерпение блондинки-манекенщицы, повисшей на его руке, и обозревал брючный костюм Франчески из алого бархата.

— Маленькая Франческа! В прошлый раз, когда я видел тебя, на тебе не было столько одежд. Насколько я помню, ты была в ночной рубашке!

Другая девушка могла бы покраснеть, но у других девушек не было безмерной самоуверенности Франчески.

— Правда? А я уже забыла. Забавно, что ты это помнишь. — А затем, определенно решив пробудить интерес этого нового Эвана Вариана, она кивнула своему спутнику и позволила себя увести.

На следующий день Вариан позвонил ей и пригласил пообедать.

— Ну конечно же, нет! — воскликнула Клоуи, подпрыгнув прямо из позы лотоса с ковра, лежавшего в центре гостиной, где она предавалась медитации дважды в день, кроме каждого второго понедельника, когда ей накладывали парафин на ноги. — Эван на двадцать с лишним лет старше тебя, и он совершенный плейбой!

Бог мой, да у него было уже четыре жены! Я категорически против того, чтобы ты заводила с ним какие-либо отношения!

Франческа вздохнула и потянулась.

— Извини, мамочка, это — дело решенное. Ты меня поражаешь.

— Будь умницей, дорогая. Он же годится тебе в отцы!

— Он был твоим любовником?

— Нет, конечно. Ты знаешь, что мы с ним никогда не ладили.

— Тогда мне непонятны твои возражения.

Клоун умоляла и убеждала, но Франческа не обращала на это внимания. Она выросла, и ей надоело, что с ней обращаются, как с ребенком. Франческа была готова ко взрослому приключению — сексуальному приключению.

За несколько месяцев до того она наделала много шума, требуя, чтобы мать сводила ее к доктору и ей прописали таблетки, предотвращающие беременность. Вначале Клоуи протестовала, но вскоре передумала, наткнувшись на Франческу, обнимавшуюся с молодым человеком, рука которого была у нее под юбкой.

С тех пор такая таблетка каждое утро появлялась на подносе Франчески за завтраком и проглатывалась с должным пиететом.

Франческа никому не говорила, что пока в этих таблетках не было нужды; она не показывала виду, как огорчает ее затянувшаяся девственность. Все ее подруги бойко рассказывали о своих сексуальных приключениях, и Франческа была в ужасе, что может обнаружиться ее ложь о мнимых похождениях. Если кто-либо обнаружит, какой она абсолютный ребенок, то, без сомнения, она потеряет свое положение ярчайшего представителя юных лондонских законодателей мод!

С упрямой решительностью Франческа ограничивала свою юношескую сексуальность, связывая это с социальным положением. Так было проще для нее. Социальное положение — это было что-то понятное, а одиночество, вызванное ненормальным детством, болезненная потребность в глубокой связи с жизнью другого человека озадачивали ее.