Паутина - Майкл Джудит

— Но это же смешно! Ты ведь столько всего знаешь, ты мог бы заниматься чем угодно.

— Значит, это больше всего мне нравится.

— Поэтому у тебя сейчас неприятности, да? Что, полиция что-то пронюхала? Или еще кто-нибудь из тех, кто может тебя разоблачить. Поэтому ты и хочешь уехать из Кавайона.

— Отчасти.

— Может, есть еще какая-то причина? Что ты еще натворил? Ты… — От волнения она запнулась. — Ты никого не убил?

— Нет. — Чувствуя, что разговор получается какой-то дурацкий, Макс рассердился. Он не мог сказать ей всей правды даже теперь, когда был к этому готов, потому что любил ее. Не мог рассказать ей ни о Дентоне, ни о том, что сейчас ей угрожает опасность, потому что Дентон однажды уже пытался убить их. Ибо сделать это — значило бы рассказать ей все о Сабрине Лонгуорт, рассказать о прошлом, которое он от нее скрывал.

— Нет, я никого не убивал, да и вообще не уверен, что способен на убийство. Мы уедем из Кавайона, потому что вынуждены это сделать, потому что этого требуют мои дела.

— Это не так. Ты просто спасаешься бегством. Но ты же все время будешь спасаться бегством, не правда ли, и прятаться по чужим домам, вместо того чтобы чувствовать себя свободным человеком? Обстоятельства каждый раз будут складываться так, что тебе придется спасаться бегством и скрываться. Я в этом участвовать не желаю. Если бы мне хотелось уехать из Кавайона, то не для того, чтобы спасаться бегством вместе с тобой.

— Об этом и речи нет. Мы купим новый дом, устроимся на новом месте. Мы будем вместе. Господи, Сабрина, пока мы вместе… — Посмотрев на нее, он вдруг до боли отчетливо ощутил то, что они будут вместе, — недостаточно веский для нее довод. Но продолжал говорить, стараясь внушить ей свои мысли.

— Я вот что подумал… Может, нам обосноваться в Калифорнии, скажем, в Лос-Анджелесе? Там есть горы, где ты сможешь кататься на велосипеде, есть пустыня, океан. Причем там все это куда грандиозней, чем здесь. Или в Рио-де-Жанейро. У меня есть там знакомые, и они, пожалуй, смогут устроить тебя в какой-нибудь антикварный магазин или помогут открыть собственный. У нас будет новый дом. И мы будем вместе.

Стефани покачала головой. Она попыталась было встать, но Макс, не выпускавший ее рук, удержал ее, и она осталась сидеть.

— Я что, пленница? — сердито спросила она.

— Ты не можешь так просто взять и уйти, когда я с тобой разговариваю.

— А вот и могу, причем когда захочу! Боже мой, Макс, я только начинаю входить во вкус жизни, а ты пытаешься заставить меня спасаться от нее бегством. Не буду! Я хочу оставаться здесь. Здесь мой дом, я люблю его, привыкла к нему, и сейчас для меня нет ничего важнее, чем находиться в окружении того, к чему я привыкла. Из-за того, что я когда-то отправилась в Китай и решила попробовать пожить другой жизнью, еще не следует, что я так буду делать и впредь! Это было просто… МАКС!

Она уставилась на него безумным взглядом. В ушах звенело. Попробовать жить другой жизнью. Что это значит? Что это значит?

— Макс, я что, была в Китае незадолго до взрыва?

— Понятия не имею. Если и была, то никогда мне об этом не рассказывала.

— С какой стати мне туда ехать? Макс, помоги мне! Разве я не рассказывала о себе ничего такого, что заставило бы меня туда поехать?

— Нет. И я не верю, что ты туда ездила. Может быть, кто-то из твоих друзей… или ты сама только думала об этом.

— Нет, я была там, — решительно заявила она. — Спасалась бегством. — Но больше она ничего не знала; туман обступил ее со всех сторон, и тщетны были попытки прорваться сквозь него — ничего не осталось. Разочарованная, она освободилась от Макса и направилась к двери.

Макс остановил ее.

— Ты никуда не уйдешь. Мы еще не закончили разговор.

Она заметила в его глазах какое-то новое выражение: страх, мелькнула мысль, или волнение. Испытующе глядя на него, она заметила новые, более глубокие морщины. Если бы не борода, выражение его лица, пожалуй, можно было бы назвать угрюмым. Ему же шестьдесят лет, подумала она; наверное, непросто задумывать переезд в другую страну, изменение всей жизни в шестьдесят лет. Особенно когда ты один.

И тут она вновь почувствовала, что не в силах рассказать ему про Леона. Ни сейчас, ни вообще когда бы то ни было. Пусть он едет один, зная лишь часть правды, зная, что она не может примириться с неопределенностью жизни на новом месте или с жизнью в постоянных бегах. Пережить это ему будет куда легче, чем то, что она полюбила другого.