Паутина - Майкл Джудит

— Леон, я сама. — Стефани, наконец, заставила себя оторваться от сестры и, подойдя, обняла его и положила голову на плечо. — Извини. Я люблю тебя и не хочу причинять тебе боль. Но сейчас столько всего… все так запутано, что я не могу тебе всего рассказать, во всяком случае, не сейчас… хотя, может, нужно… Ах, я просто не знаю, что делать!

Леон молчал, опасаясь привести ее в еще большее смятение. Черт побери все это, мелькнула у него мысль. Ведь нужно еще совладать со страхом, охватившим его, попытаться сохранить достоинство при виде такой близости сестер друг к другу, в которой было даже что-то таинственное и непостижимое. Он заключил Стефани в объятия.

— Я люблю тебя. А ты любишь меня. Мы это не выдумали; мы не гнались за несбыточной мечтой. Мы ухватились друг за друга, как за соломинку в отчаянии. Мы с тобой вместе по собственной воле, и мы отдали друг другу все, что у нас было, самих себя. А то, чем мы были раньше, не имело значения. С того момента, когда к нам пришла любовь, наше прошлое перестало иметь власть над жизнью, которую мы начали строить сообща. Мы понимали, что будем меняться, и что наша жизнь тоже будет меняться, но мы сами этого хотели. Оттого мы и были счастливы. Хочу, чтобы ты это не забывала.

— Не забуду, — серьезно ответила Стефани. — Да и не смогла бы забыть. — Вскинув руку, она провела пальцами по его лицу. — Я люблю тебя. Но все так сложно… Я расскажу тебе обо всем попозже, обещаю. Расскажу все от начала до конца. Но нам с Сабриной надо разобраться в своей жизни, причем разобраться наедине, и я не вижу, чем ты можешь нам помочь.

Наблюдая за ней, он видел, что она меняется прямо на глазах, становясь сильнее, решительнее, увереннее в себе. Это потому, что теперь она вернула себе свое я, подумалось ему. То, что она обрела память, а рядом с ней теперь сестра, помогло ей заполнить пустоты, с которыми мне, даже при нашей страстной любви, справиться было не под силу.

— Я буду наверху, — сказал он, поцеловал ее и ощутил на губах ответный поцелуй, в который она вложила ту же страсть, с которой целовала его ночью, несколькими часами раньше, и, уходя из комнаты, он унес с собой эту страсть, которую — если только в мире есть справедливость — никто и ничто не может у них отнять.

Стефани стояла у плиты спиной к Сабрине и ждала, когда вода закипит. Леон вышел, и она почувствовала вдруг такую дрожь, что едва смогла снять с плиты чайник.

— Давай я помогу, — послышался голос Сабрины, подошедшей сзади.

Стефани не обернулась.

— Мне страшно.

— Мне тоже.

В комнате повисли невысказанные слова и вопросы. Радость, охватившая их в первые минуты встречи, постепенно перешла в душевное смятение.

Попытаешься ли ты забрать своих детей? Как поведешь себя с Гартом? Захочешь ли ты вернуться домой? Ведь теперь это мой дом, моя…

Согласишься ли ты оставить мою семью? Уступишь ли мне место рядом с ними или будешь бороться? Ведь это моя семья, мой дом, мои…

Но ни та, ни другая были не в силах произнести это вслух.

Сабрина налила кипяток в фарфоровый чайник с красным узором.

— Пакетики с чаем, — пробормотала она. Стефани открыла буфет, достала их целую горсть, потом сняла с верхней полки две кружки в бело-красных тонах, в тон чайнику для заварки.

— Ах, как все это странно! — воскликнула Сабрина. Сквозь внезапно навернувшиеся на глаза слезы она глядела на ярко расписанные кружки. — Мы теперь вместе… нам ничего не нужно бояться, нам бы сейчас только радоваться…

Но сейчас, после долгой разлуки, их слишком многое тяготило: они увязли в трясине того, что сами же придумали год назад.

Сев за стол, они крепко сжали руки и придвинулись друг к другу, почти соприкасаясь головами.

— Расскажи, что с тобой произошло, — попросила Сабрина. — Где ты была в то время, когда ничего не могла вспомнить?

— В больнице, в Марселе. Когда я очнулась, рядом был Макс, а я не знала, кто я такая. Но я не хочу говорить о…

— Тогда тебе и показалось, что кругом одна пустота. Словно туман. Такое же ощущение было и у меня, когда я думала о тебе. Мне казалось, что ты пропала в тумане, в облаке, в пустоте, в каком-то бесконечном пространстве.

— Да, да, вот именно! Все звуки были какими-то приглушенными, и мне было так одиноко. Даже потом, когда у меня бывали счастливые мгновения…

— Да, даже потом, — пробормотала Сабрина.