Красотки из Бель-Эйр - Стоун Кэтрин

Мама была красивой, хрупкой, изящной, милой… но недосягаемой для Уинтер.

А папы не было. Папы были в телевизоре и в книгах, и хотя у Уинтер не было друзей, ее каким-то таинственным образом приглашали на дни рождения в Бель-Эйр и Беверли-Хиллз – туда ее водили няни, – и там иногда тоже попадались папы.

В четыре года Уинтер сделала открытие, что папа у нее отсутствует, но у нее не хватало смелости спросить об этом мать или кого-то другого, пока ей не исполнилось шесть лет.

Жаклин платила прислуге – няням, гувернанткам, экономкам – огромные деньги, чтобы те занимались ее дочерью, которую сама она видела или хотела видеть крайне редко. Платная прислуга должным образом, но без любви заботилась об Уинтер. Было очень трудно – невозможно! – испытывать теплые чувства к тихой, серьезной девочке с полными скорби, осуждающими фиалковыми глазами. Этот ребенок сопротивляется теплу, решили они, отвергает его, предпочитая свой собственный, воображаемый мир.

Уинтер жила в мире фантазий, полном удивительных приключений и любящих друзей, это с ними она делилась чувствами, о которых в силу застенчивости не говорила вслух. «Почему я никому не нравлюсь? Почему никто ко мне не прикасается? Почему мама никогда со мной не играет?» Ее маленькое застенчивое сердечко кричало от боли, но у воображаемых друзей не было ответов. А еще были страхи, жуткие страхи, которые гнездились в сердце рядом с болью. «А вдруг я умру? Что случится, когда я умру? А вдруг умрет мама? Смерть – это холод и темнота?»

Уинтер знала, что ее никто не любит – пожалуйста, полюбите меня! – но не понимала почему. А еще она знала, что у нее нет папы, и этого она тоже не понимала.

Наконец Уинтер собрала скопленное за полгода мужество и задала своей красивой матери вопрос, который мысленно репетировала уже сотни раз:

– Мама, а где мой папа? У всех остальных…

Жаклин оторвалась от своего первого за день коктейля и с изумлением воззрилась на дочь. Несмотря на неслыханно удачную карьеру и нескончаемый поток известных и влиятельных мужчин, которые желали ее заполучить, Жаклин Уинтер была несчастна. Но самым неприятным из всего, что вызывало ее неудовольствие, была дочь.

Дочь Жаклин Уинтер должна быть по крайней мере красивой и обожаемой, вполне возможно, очаровательной и занимательной. Но Уинтер была бледной и неуклюжей, а ее слишком большие глаза весьма критически смотрели на мир. Жаклин окончательно и бесповоротно решила, что Уинтер уродлива.

Уродливая, мрачная и серьезная девочка, а теперь еще задает вопросы об отце!

– Твой папочка… – вздохнула Жаклин, вспомнив, как налетело на нее замужество – словно огромная непрошеная волна на песочный замок. Как же она ненавидела Лоренса Карлайла за то, что он ее бросил! Надо было отдать ему Уинтер, несмотря на то что… Но Лоренс хотел забрать Уинтер, а Жаклин была полна решимости наказать его всеми доступными способами.

– Где он?

– В Англии.

– А как его зовут? Чем он занимается? – Уинтер требовала ответа с нехарактерной для нее смелостью. У нее есть папа!

– Его зовут Лоренс Карлайл, – ответила Жаклин, удивляясь собственному терпению. Ей было немного одиноко. Она только что закончила сниматься в фильме «Все розы – красные» и, насколько могла судить, завершила и роман со своим возлюбленным по экрану. Жаклин ощущала знакомое неприятное чувство возвращения в реальный мир. Возможно, разговор с дочерью несколько отвлечет ее. Не помешает и еще один коктейль. – Он занят в кино.

– Как ты?

– Нет, он режиссер и продюсер.

Уинтер наморщила лоб, услышав незнакомые и значительные на слух слова. У Жаклин не было настроения объяснять, но и оставаться одной тоже не хотелось.

– Я тебе покажу.

Жаклин и Уинтер находились в укромном уголке – на кухне, выдержанной в деревенском стиле и отделанной в темно-красных, кремовых и сероватых тонах. Жаклин встала и, секунду поколебавшись, решительно направилась к дальнему буфету и достала оттуда ключ. Долила в стакан джина и апельсинового сока и сделала Уинтер знак следовать за собой. Они прошли через гостиную в задний коридор, ведущий в комнату, где, как, знала Уинтер, для нее не было ничего интересного. Это была комната, изобилующая нишами, со стенами персикового цвета. Мягкие, как подушка, стулья и диваны были повернуты к украшенной фреской стене. Как-то Уинтер полдня разглядывала выцветшую итальянскую фреску, но не смогла понять, что на ней изображено.