Тетрис с холостяками - Мазаева Ирина

– Пусть напишет, что к Овнам вернутся их возлюбленные...

– А у Раков все будет хуже некуда, потому что они не в состоянии оценить по достоинству тех, кто их любит...

– А Близнецам нужно срочно повзрослеть и восстановить отношения с теми, кто им дорог.

Эллочка позвонила.

– Знаешь, – Маринка немного от нее отстранилась и залюбовалась подругой, – я так тебя люблю.

– Я тебя тоже.

– Давай станем лесбиянками.

– Давай. А как ими становятся?

– Не знаю. Сначала, наверное, целуются. А то сразу как-то неприлично.

Эллочка с готовностью потянулась к ней губами. Маринка долго примеривалась – видимо, перед ней сидели две Эллочки, – потом решительно взяла подругу за уши и прильнула к ней губами.

Под окнами яростно сигналила машина.

Эллочка открыв один глаз, тот, который был ближе к окну, пыталась, не прекращая поцелуя, разглядеть, кому и что там нужно. За окном во всей своей красе стояла вишневая «пятерка» с размашисто начертанным непечатным словом из трех букв по всей длине. «Красиво написано, ядрена-матрена», – подумала Эллочка. А Маринка, уже оставив Эллочкины губы, стояла на подоконнике и орала в форточку:

– Поздно, дорогой! Я поняла, что моя истинная любовь – женщины!

А Данила орал:

– Дура! Какая же ты дура! – но смотрел при этом на Эллочку.

Страшная догадка осенила Эллочку.

Страшная догадка осенила Эллочку.

Как уже говорилось, Эллочка больше всего на свете любила всевозможные правила. И если то, что когда-то было газоном, ограждали красными флажками, всегда шла в обход. Жизнь ее была полна красных флажков, которые нельзя было переступать.

Нельзя быть бедной, нельзя быть больной, нельзя быть несчастной. Нужно, соответственно, быть богатой, здоровой и улыбающейся. А что там у тебя при этом на душе – это твое личное дело. Эллочка всю жизнь подавала нищим, переводила старушек через улицу и каждые выходные навещала свою бабушку. Потому что быть злой тоже было нельзя.

Ночью ей приснился сон. Они с Маринкой были у кого-то в гостях и уже уходили – одевались в прихожей. И Эллочке почему-то страшно понравились Маринкины ботинки. Так понравились, что она быстренько, пока подруга шумно прощалась с хозяевами, влезла в них, выскочила за дверь и была такова.

Проснувшись, Эллочка старательно записала свой сон в тетрадку. Но разгадывать его было незачем: и так все ясно. Эллочка посмотрела на часы – было еще очень рано, но ложиться досыпать не стала, накинула халат и сварила себе кофе. Сидела на кухне и думала.

Данилка был чужой мальчик. Мальчик ее подруги. Подруги, к которой собирался прилететь аист. То есть окольцованный красными флажками в несколько рядов. Эллочка отпила кофе и томно закатила глазки. Ей тут же представилась смущенная Данилкина улыбка, как он хватает ее за руку и обещает сделать все-все... Эллочка постаралась посмотреть правде в лицо.

Лицо правды ей не понравилось. Выходило все один к одному: своими постоянными обращениями к нему, комплиментами, ахами и охами Эллочка влюбила в себя несчастного мальчика. Но влюбилась ли сама Эллочка в него? Эллочка снова задумалась. Данилка ей, конечно, нравился, но было в нем что-то не то... Точнее, чего-то «того», того самого: дрожи в коленочках, сердечного «еканья», мучительного желания видеть его постоянно – не было. Влюбиться, может быть, и влюбилась... И именно в том смысле, который отличает «влюбиться» от «полюбить». Эллочка протяжно, как корова, вздохнула.

Что отличает влюбленность от любви? Эллочка встала, налила себе еще кофе и снова задумалась. Любила ли она когда-нибудь или только влюблялась? Она вспомнила университетского рок-музыканта Гаврилова, как, волнуясь, бегала на его концерты, прорывалась на репетиции. Как с маниакальной навязчивостью прогуливалась вечерами в его районе и замирала, как нашкодивший школяр, всякий раз, когда в переулке мелькал силуэт, хоть отдаленно напоминающий предмет ее воздыханий.

Вспомнила их первую и единственную ночь любви. А любви ли? Все, что осталось в памяти, это ощущение себя как молодой здоровой самочки, головокружение от своей мнимой, как оказалось, сногсшибательной сексуальности, животной радости соития. А из человеческих чувств... А из человеческих чувств не вспоминалось почему-то ничего. Мутная смесь робости, нелепости и непонятности.

Эллочка даже поморщилась. А ведь как убивалась потом. Поглядывала на рельсы. Сочиняла последнюю записку. Выходило на роман в четырех томах. Писать было лень.

Все это было не то, не то.

Вспомнила своего несостоявшегося мужа Иванова. Прожили вместе не один год. А что осталось в памяти? Ощущение превосходства над одинокими подругами. Уверенность в завтрашнем дне. Стабильность в жизни: цветы на 8 Марта и день рождения, секс по субботам, совместные ужины через день в молчании, потому что говорить было не о чем. И никакого полета, дрожи, прогулок под луной – никакой романтики, одним словом. Ничего, что запало бы в память навсегда, к чему можно было бы возвращаться в трудные минуты и черпать оттуда и веру, и надежду, и любовь.

Снова не то, совсем не то.

Эллочка допила кофе и грустно посмотрела на грязно-коричневое донце пустой чашки. И до того ей стало жалко себя, так ни разу никого по-настоящему не любившую, так ни разу никем по-настоящему не любимую, бедную маленькую двадцативосьмилетнюю женщину...

Эллочка даже всхлипнула. И слезу пустила. Промокнула ее тут же полой халата чьим-то чужим сериальным жестом.

Вот и Данилку она не любила. Льстило ей, конечно, его внимание. Льстило ее самолюбию. Хотелось устроить Профсоюзнику что-то в ответ: охмурить какого-нибудь мальчика, закрутить головокружительный роман, отыграться. И Данилка как нельзя лучше подходил для этого дела... Но такая пустота сквозила за этим... Никаких коней, карет, имений и балов. Впервые Эллочка не витала в мечтах, а прочно сидела на табуреточке в стиле хай-тек за полторы тысячи рублей.

Данилка... И флажки, флажки, флажки.

И Маринку Эллочка любила всем своим истосковавшимся по мужской любви сердцем.

Жалко было Эллочке терять Данилку, но чувство долга перевесило в ней мелкие эгоистичные замашки. Окрыленная близостью подвига – что ни говори, а иногда побыть альтруисткой очень даже приятно, – она выудила из телефонной книжки его номер и нажала на соединение.

На работу Эллочка шла гордая, сильная и независимая.

Солнце светило ярко, и вся жизнь виделась Эллочке в этом новом свете простой и ясной, как дважды два. Эллочка по пути даже приняла два жизненно важных решения: навсегда забыть о Профсоюзнике и срочно записаться в бассейн. Ей почему-то показалось, что вода смоет с нее все горести и выходить она будет из бассейна как Афродита: прекрасная и недосягаемая.