Поцелуй с разбега! - Ларина Арина

Она «случайно» встретилась с парнем после работы, столкнувшись у метро.

– Ну надо же, какая неожиданность! – ахнула Анечка. – А что ты здесь делаешь?

Филипп, еще не отошедший от позорного разрыва с Алиной, которая в процессе сбора его вещей успела сказать много горьких и обидных слов, смертельно ранивших мужское достоинство, воспринял случайную встречу без ожидаемой теплоты. Более того, упакованная в шубку из стриженой норки мадам в эксклюзивных сапожках и с диковатой шляпкой из неизвестного зверя на голове смотрелась у входа в подземку, как банан на елке. И если Филипп весьма органично сливался с толпой, то Аня то и дело недовольно морщилась, реагируя на запахи и толчки спешивших мимо горожан. Анечка не рассчитала одного: привыкнув к вниманию готовых на все альфонсов и мужчин, по состоянию души близких к таковым, она проецировала этот стереотип поведения на всех. А Филипп был выше меркантильного подхода к женщине. То есть он учитывал этот момент, но воспитание не позволяло сделать деньги приоритетом в межполовых отношениях. Тем более что изнеженные создания типа Алины и дырявившей каблучками снег Ани были ему не по карману, а зависеть от чужого кошелька он больше не хотел. Женщины должны были биться за такого роскошного самца в неравном бою, а не покупать, как игрушку на присоске, выбирая потом, куда его лучше привесить: на лобовое стекло автомобиля или на холодильник.

– Да уж, неожиданность. – Филипп дрогнул губой, отчего лицо его приняло отстраненно-презрительное выражение. – Чем обязан?

– Да я мимо шла…

– Мимо метро? – он картинно покрутил головой. Парень в первую же минуту понял, что нужно этой избалованной дамочке, и сейчас в нем боролись мамино воспитание и желание потоптаться на чужом самолюбии.

– Представь себе, – фыркнула Аня. – Я тоже иногда с небес спускаюсь. Пошли кофе попьем!

– А-а, – протянул он, демонстрируя насмешливое понимание. – Вышли в народ.

– Чего ершишься? Это же не я тебя из квартиры выставила. – Аня уже почувствовала, что парень сейчас просто уйдет. Упускать не хотелось, в ней всколыхнулся охотничий азарт: уже намеченная добыча не имеет права выбора. – Я бы такого не отпустила.

Заявление было более чем откровенным. Откровеннее некуда. Но Филипп игру не принял и стесняться в выражениях не собирался: угол падения равен углу отражения – чем в него бросили, то обратно и полетит.

– А не боишься, что от кормушки отлучат? – прищурился он, играя желваками на щеках. Наверное, впервые в жизни хотелось ударить женщину. Аня вела себя так, словно он был левреткой, уже лежащей в ее сумочке и преданно потявкивающей.

Девушка растерянно моргнула:

– Ты что хамишь?

– А ничего! Из всей вашей семейки мне симпатичен только папаша – он хоть знает, чего хочет, и ни под кого не подстилается! С ним бы я кофе попил, просто так, из уважения.

С этими словами Филипп развернулся и быстро пошел по ступеням, смешавшись с потоком озябших пассажиров.

Аня выругалась и злобно пошагала к своему «Лексусу». Неприметный мужичок с невыразительными блеклыми глазками внимательно посмотрел ей вслед и поспешил к заляпанной грязью «десятке».

Мама была целиком и полностью на стороне сына.

– Я же говорила, не пара она тебе. Где ты и где она!

– Человека из обезьяны сделали не деньги, а труд. Я еще добьюсь всего, и она будет грызть локти.

– Будет! – убежденно затрясла химией мама. – Ей до тебя, как до Австралии ползком. Она еще обратно попросится, а мы не возьмем!

В лице Филиппа мелькнуло что-то такое, что маме не очень понравилось, но она сделала вид, что ничего не заметила, решив не усугублять страдания мальчика.

А самому Филиппу жить с мамой было тяжко. Ее забота давила на психику бетонной плитой. Мама душила немыслимой навязчивостью. Она, пережившая свадьбу сына и отдельное существование в течение нескольких месяцев, без возможности проверить, сухие ли у Филечки ботинки и нормально ли он завтракает, теперь находилась в постоянном ожидании, что в ближайшие дни Филиппа отберут у нее снова.

Поэтому Филипп больше не колебался. Да, Верочка подвернулась очень кстати. Во-первых, она сразу и безоговорочно понравилась ему, а, во-вторых, наличие девушки было аргументом в пользу раздельного проживания с мамой.

В вагоне он развлекал новую пассию веселыми историями из жизни, параллельно норовя потрясти своей эрудицией. Прежний немой восторг и легкая затравленность из взгляда Верочки пропали, зато появилось что-то новое и многообещающее. Списав все на своеобразную демократичность подземки и намертво приклеившись к Верочке под давлением народных масс, Филипп смирился с тем, что безоговорочного обожания не будет. Но тем не менее он знал, что нравится девушке гораздо больше, чем она ему. Ей, безусловно, хотелось быть рядом и преданно потряхивать хвостиком в ожидании его внимания. Никакая интуиция ему это не подсказывала, вывод он делал исключительно на основании логики: при тотальном дефиците нормальных мужчин он был ценен, как сервелат в годы застоя. За ним должны были давиться в очереди и получать его внимание по записи, поэтому счастливая обладательница права держать его за руку и считать какой-то частью своей жизни реагировать могла только так, и никак иначе. Филипп был уверен, что не переоценивает себя, а лишь осознает истинную ценность своих положительных качеств. Почти месяц воздержания и скорбных раздумий о несостоявшемся семейном счастье привели Филиппа к неутешительным выводам: жизнь без капризной Алины стала какой-то тусклой, строить семью надо на отдельной жилплощади, не пересекаясь с мнением родителей. И еще: нужно непременно доказать, что такими, как он, не разбрасываются. Это надо было доказать и себе, и Алине, и общим знакомым, которые норовили пособолезновать ему в связи с потерей. Хотелось всем объяснить, что это не он потерял, а его потеряли, но внутренняя убежденность в сем факте была какой-то трухлявой, как старый плетень, и требовала подпереть ее фактами. Кроме того, в квартире постоянно раздавались непонятные звонки, кто-то молчал и дышал в трубку. После первых двух раз Филипп перестал подходить к телефону, втайне надеясь, что это Алина. А если так, то пусть считает, что у ее бывшего мужа новая жизнь и сидеть дома, скорбя о разбитом сердце, он не намерен. Это была мысль Валентины Степановны, которую она в ажиотаже претворяла в жизнь, вопя в тишину, что Филиппа нет, будет завтра или в конце недели и что передать.

Верочка млела, ловя скрещивающиеся на Филиппе женские взгляды. Он не зыркал по сторонам в поисках более достойного объекта, не демонстрировал самодовольного пижонства и не позволял себе лишнего, хотя Веру размазало по нему, как масло по бутерброду. Парень по-джентльменски делал вид, что ничего не происходит, хотя Вера вдруг поймала себя на мысли, что ждет каких-нибудь несанкционированных действий. Близость кавалера будила инстинкты, заставляя смущаться и краснеть, а Филипп тем временем, вещая про последнюю фотовыставку, развлекался угадыванием номера ее бюстгальтера.