Светлая полночь - Стоун Кэтрин

Джейс сразу понял, кто были эти ангелы. Вот тот, весь в кремовых, розовых и золотистых тонах, был бабушкой, а другой, в развевающемся бирюзовом платье, с рыжими волосами, — Гейлен.

Джейс ничего не говорил, разглядывая ангелов. Просто не мог.

Но Джулия, хорошо знавшая ту страницу альбома, которая заставила его замолчать, заговорила сама:

— Уинни любила своих ангелов. И оленей. На следующей странице вы увидите целое оленье стадо.

Да, это была парящая девятка Санта-Клауса, каждый из оленей отличался по цвету и характеру, с подписями Джулии внизу.

— Нос у Рудольфа красный.

Джулия улыбнулась:

— Красный цвет Уинни хорошо видела.

— А в остальном он… какого цвета?

— Гиацинтового, я думаю, с примесью серебристого.

— А Дэшер?

— Абрикосового, с толикой извести.

Купидон был цвета ноготков, Блитуен — цвета гвоздики и сливы. Джейс попросил Джулию назвать все тона и оттенки этой оленьей радуги. Она с такой готовностью называла их — начиная от цвета колокольчиков и жасмина и кончая лимонным и апельсиновым, что Джейсу хотелось, чтобы это магическое перечисление никогда не кончалось.

Однако же оно завершилось. И с ним закончились восемнадцать портретов счастья и радости.

— О чем будут две оставшиеся акварели?

— Церковь в день Рождества Христова — это я сделаю завтра. А послезавтра я нарисую Флоппи.

— И какого цвета будет Флоппи?

— Цвета Флоппи. Цвета желтых нарциссов. Таким был Флоппи, когда был новый. Уинни видела Флоппи таким, каким он был. Флоппи часто купали при ее жизни, — любовно проговорила Джулия. — Он был самым чистым кроликом. Но сейчас он не такой желтый и не такой пушистый.

— Его любили.

— О да!

Это было сказано с такой нежностью, что Джейсу сразу вспомнилось: Флоппи на коленях Джулии во время полета из О'Хэйр, и в такси из Хитроу, и Флоппи на пушистом шерстяном шарфе на кровати Джулии. Флоппи был любим малышкой Уинни, и до сих пор любим Джулией, и…

— И его будет любить ваша дочь.

Лавандовые глаза Джулии встретились с его взглядом.

— У меня никогда не будет дочери, Джейс. Это невозможно.

Ее негромко произнесенные слова были как бы акцентированы тихим отдаленным хлопком. Была ли это рождественская петарда? Или божественный сигнал о смерти и утрате?

Нет. Этот звук, хотя и шел с неба, был реальным. Знакомым. И вполне ожидаемым, учитывая свинцовую тяжесть неба и наличие моросящего тумана. Сейчас небо перестало быть свинцовым, оно сделалось аспидным. И рыдающим.

— Гром, — пробормотала Джулия, пожимая плечами и как будто признавая, что прозвучал он не случайно, а для того, чтобы подтвердить ею сказанное, как звучат в ответственный момент цимбалы в готической опере. — И сверкает молния.

— И впечатляющая масса дождя, — подхватил Джейс.

— Ливень.

— Ливень. — Джейс дождался, когда она отвела взгляд от окна и посмотрела на него, и очень тихо спросил: — Невозможно, Джулия? Или не хотите?

— И то и другое, — призналась она. — Эмоционально я не могу и не хочу себе это представить. Даже если бы могла. Но поскольку я не могу физически, то это уже не важно.

Не может физически. Что означают эти слова? Беременность опасна для Джулии? Создаст угрозу новой утраты того, кого она любит, еще одной маленькой девочки? Если так, то в чем заключается физическая опасность? Правда, Джулия хрупка. Миниатюрна. В прошлые века женщина столь деликатного сложения могла бы умереть во время родов, ее таз мог бы не выдержать, когда ребенок, более крепкий, чем она сама, предпринял бы решительную попытку выйти на свет.

Смертельные исходы подобного рода еще встречаются в тех местах, где нет акушерского ухода и где питание оставляет желать лучшего. Но подобные трагедии не могут и не должны случаться в Канзасе. Или в Эмералд-Сити. А какие еще угрозы здоровью матери могут иметь место? Существенный риск способны создать скрытые болезни. Да, Джулия Энн Хейли была худой. Хрупкой и маленькой. И сильной.

— Почему нет?

Вопрос Джейса, такой же тихий, как и отдаленный удар грома, вызвал реакцию, которая удивила их обоих: внезапный румянец на бледных щеках Джулии.

— Простите меня, Джулия. Я не хотел ставить вас в неловкое положение.

— Да нет же, Джейс, все нормально, — возразила она, хотя щеки ее продолжали полыхать.

Она была-таки смущена. Но почему? Она поделилась с ним такими интимными подробностями, поведала даже не слишком приятную правду. Джейс уже знал и о томящей ее печали, и о ее пристрастии в прошлом к спиртному, и о том, какую одинокую жизнь она ведет с тех пор.