Радуга - Стоун Кэтрин

Кэт каким-то образом удалось спасти встречу с родителями; сумев скрыть свою боль и уверить мать и отца в том, что все в порядке, все правильно, она поняла и успокоилась. После этого Джейн и Александр уехали, а Кэтрин осталась одна, совсем одна — наедине с реальностью и сверкающими символами, ее подтверждающими, — замечательным сапфировым ожерельем и ошеломляющим богатством.

Александр вложил сто тысяч долларов в дело не на самых выгодных условиях, но за прошедший двадцать один год суммы, вложенные даже на самых скромных условиях, возросли неимоверно. Счет, открытый на ее имя, составлял более миллиона долларов.

Но Кэтрин из этих денег не хотела ни цента! Единственное, чего ей хотелось, — вернуться в те времена, когда она знала, кто она и где ее семья.

Однако то время ушло безвозвратно. Нет, еще хуже — его никогда и не существовало. Размышляя о том, кем она себя всегда считала, Кэт пришла к простому выводу: Кэтрин Александра Тейлор состоит — вернее, состояла — из трех важных «частей»: дочь… сестра… музыкант. Вот и все — и хватит, более чем хватит.

Теперь же Кэт — больше не дочь и не сестра, коими она себя представляла. Осталась только музыка.

Однако Кэтрин потребовалось две недели на то, чтобы собраться с силами и вновь сесть за рояль. Она так боялась утратить и это, единственное оставшееся в своей реальной личности! Она так боялась порвать паутинку, связывавшую ее с неожиданно разрушенным прошлым.

Кэт всегда верила, что свой музыкальный дар генетически унаследовала от любимого отца. Но, снова заиграв на рояле, мгновенно поняла: все, что приходило к ней прежде, было только шепотом ее потрясающего таланта. Кэт почувствовала новые удивительные ощущения, волшебные нити, казалось, напрямую связывающие ее с создателями музыки, которую исполняла. Корни Кэт уходили в глубь веков, в заоблачные дали, позволяя ей ощущать себя наследницей их духа. Девушка всегда поражалась гению Моцарта, Баха и Бетховена, но теперь чувствовала, что их страсть и эмоции живут в ней самой; теперь Кэтрин понимала их печаль, одиночество и боль. Сейчас она исполняла знакомые произведения так, как никогда прежде не исполняла. И звучала совершенно другая музыка — дух захватывающая, пронзительная, исходившая из ее исстрадавшегося сердца.

Кэтрин изо всех сил цеплялась за свою музыку — единственную частичку ее существа, не разрушенную неожиданной правдой, и отчаянно пыталась смириться со своими потерями: она была не настоящей дочерью Джейн и Александра — не такой, какой представляла себя всю жизнь. Эта реальность, новая для Кэт, не была новой для ее родителей. Они всегда знали правду и всегда относились к приемной дочери с нежностью и любовью.

Кэт тоже любила родителей, и любила от всей души, но все же теперь чувствовала, как в ее отношении к ним появляется отчужденность, неловкость и неуверенность. Как бы ей хотелось снова почувствовать непринужденность в семье!

А что же теперь будет с ней и Алексой? Как справиться с безумной любовью к сестре, которая, оказывается, ей вовсе и не сестра?

«Ты не сестра Алексе», — напоминала реальность, сливаясь в один беспрерывный болезненный вопль.

«Но она об этом не знает», — пыталось оправдаться отчаявшееся любящее сердце.

Реальность соглашалась, но напоминала о том, что Алекса узнает обо всем, как только они увидятся. И если сестры такие разные внутренне, неужели можно представить, что это не выйдет наружу? Ведь на сердце у Кэт теперь выжжена алая буква «П» — «Подкидыш», а это значит, что Алекса немедленно все узнает и… почувствует настоящее облегчение. Достаточно вспомнить, что она никогда не хотела, чтобы Кэтрин была ее сестрой.

Но пока Алекса не знает. А что, если Кэтрин удастся сохранить какое-то время свой секрет и рассказать о нем тогда, когда для Алексы эта правда уже не будет иметь особого значения?

Когда можно будет поймать этот далекий момент? Когда они с Алексой наконец станут хорошими подругами? Глупые фантазии! А что, если не фантазии? Что, если они с Алексой действительно подружатся?

Кэт должна это выяснить. Как-нибудь, как-нибудь. А пока надо держать правду при себе.

Но как она сможет скрывать правду, точившую ее, душащую в ночных кошмарах? Алекса сразу же увидит страшную правду в измученных, беспокойных, правдивых глазах Кэт.

Пока Кэтрин боролась со своими растерзанными чувствами, подсознание ее нашло возможность «спрятаться». Не принимая никакого специального решения, она отрастила свои всегда коротко постриженные волосы, пока ее сапфировые глаза почти не прикрыла мягкая черно-бархатная челка. И Кэт добавила несколько килограммов к своей полноте, всегда служившей естественным и замечательным доказательством ее завидного здоровья. Новая тяжелая раковина, созданная для того, чтобы защитить и сохранить себя, оказалась мученическим символом ее невыносимой боли.