Возраст любви - Стил Даниэла

— Ты мне не говорила, что веришь в бога, — сухо ответил он. Джек сочувствовал Аманде, но, жалея ее, он одновременно жалел и себя. Ему казалось, что его обманули, предали, и от этого его гнев разгорался с еще бóльшей силой. Она не имела права обходиться с ним подобным образом! Дорианна, к примеру, никогда бы так не поступила.

— Нет, я вовсе не так религиозна, — тихим, но твердым голосом отозвалась Аманда, когда Джек затормозил перед крыльцом ее дома. — Но ребенок — это совсем другое дело. Я просто не могу поступить с ним так, словно он… какой‑то неодушевленный предмет.

Джек посмотрел на нее.

— У меня тоже есть свои чувства, — ответил он. — И, что бы ты ни говорила, переубедить меня тебе вряд ли удастся. Я не хочу принимать никакого участия в том, что ты задумала. Я даже знать об этом не желаю! Если ты сделаешь аборт, я поддержу тебя всем, чем смогу. Я найду тебе лучших врачей, лучшую клинику, я буду с тобой столько, сколько понадобится, я буду плакать вместе с тобой и буду утешать тебя. Но я не хочу стать отцом в шестьдесят лет, и ты меня не заставишь. Я буду от всего отказываться, даже если дело дойдет до суда.

И он действительно собирался поступить именно так, как сказал, — Аманда поняла это по его решительному взгляду и крепко сжатым челюстям.

— Другие мужчины твоего возраста, наоборот, гордятся тем, что они стали отцами. Половина мужчин, которые сидели в очереди у гинеколога вместе со своими тридцатилетними женами, даже старше тебя! — бросила она, и Джек сморщился, словно от удара.

— В таком случае они просто выжили из ума или никогда его не имели, — отрезал он. — Я сказал тебе, что€ я думаю о нашей ситуации, и не сомневаюсь, что это — единственно правильное решение. Если ты оставишь ребенка, Аманда, ты больше меня не увидишь. Я не собираюсь играть в эти игры.

— В таком случае прощай! — крикнула Аманда, и ее лицо исказилось от внезапного приступа ненависти. — Это твоя жизнь, и ты можешь делать с ней все, что тебе угодно, а со своей жизнью я разберусь сама. Моя жизнь — это моя жизнь, мое тело — мое, и ребенок тоже будет только моим, и ты не получишь ни того, ни другого, ни третьего. Можешь убираться к черту, Джек Уотсон! Ступай к своим подружкам, которые от тебя без ума. Желаю тебе сделать по ребенку каждой — честное слово, ты этого заслуживаешь!

— Спасибо и на этом, — ответил Джек, но Аманда уже выскочила из машины, с такой силой хлопнув дверцей, что внутри все задребезжало. Взбежав по ступенькам, она быстро открыла входную дверь и исчезла за ней. На Джека она ни разу не оглянулась.

Через пять секунд после того, как Аманда закрыла за собой дверь дома, она услышала шум двигателя отъезжающего «Феррари». Джек уехал, и она села на стул прямо в прихожей и разрыдалась. Она его потеряла. Она потеряла все, что у нее было, но сдаваться Аманда не собиралась. У нее просто не было выхода. Она хотела выносить и родить этого ребенка.

Вот только что, ради всего святого, она скажет Луизе и Джен?..

Следующие три дня обернулись для них обоих настоящим кошмаром. Джек так нервничал, что впервые за пять лет накричал на Глэдди, хотя та ни в чем не провинилась. К счастью, она быстро сообразила, что у шефа какие‑то серьезные неприятности, а тот факт, что Аманда Роббинс перестала ему звонить, помог Глэдди в общих чертах представить, что могло произойти. Но от этого ей было нисколько не легче. Джек вел себя как раненый носорог, он ни с кем не мог разговаривать нормально и даже не отвечал на звонки Пола.

Что касалось Аманды, то она снова заперлась в своем доме — как и тогда, когда оплакивала покойного мужа. Луизу, неожиданно приехавшую к ней вместе с внуками, Аманда не приняла, сославшись на сильную мигрень. И она действительно выглядела так, словно была очень больна.

В конце концов Луиза позвонила сестре, чтобы спросить, что такое случилось с их матерью, но Джен знала немногим больше ее. Единственное, что ей было известно, — это то, что Джек, точно так же, как и Аманда, перестал разговаривать с Полом.

— Не иначе наши голубки разругались! — заметила Луиза. — Слава тебе господи, слава тебе! Аллилуйя!

— Перестань, Лу! — сердито оборвала ее Джен, и Луиза от удивления чуть не поперхнулась.

— Ты что, играешь на их стороне? — спросила она.

— Н‑нет… — Джен несколько смутилась. — Я их по‑прежнему не одобряю, но ведь папа умер… А мама и Джек действительно взрослые люди, и, наверное, у них есть право поступать так, как им хочется, так что пока они не выставляют свои отношения напоказ…

— Они не взрослые, а просто старые, — перебила Луиза. — И то, что они делают, отвратительно. Разве ты так не считаешь?

— Помнится, когда папа умер, кто‑то говорил, что у мамы есть право на свою личную жизнь и все такое. Ты не знаешь, кто бы это мог быть? — едко осведомилась Джен. — И мне почему‑то начинает казаться, что мы не должны не только вмешиваться в мамины дела, но и осуждать ее. Кто мы такие, чтобы одобрять или не одобрять ее поступки?

— Господи, да что с тобой такое, Джен? — удивилась Луиза. — Где тебя напичкали всей этой дребеденью насчет «соринки в глазу ближнего и бревна в своем»? Уж не начала ли ты посещать воскресную школу?.. Она — твоя мать, но она ведет себя как последняя шлюха. Сама посуди — завести интрижку в пятьдесят лет, и с кем?! С таким же стариком! Разве это в порядке вещей?

— Но она одинока, Лу. И я думаю, что мама может встречаться с кем хочет, возраст тут не имеет значения. А вот мы повели себя не очень красиво, когда мама захотела поделиться с нами своей радостью. Мы даже не поняли, что€ это может для нее значить.

— Не знаю, как ты, а вот я все отлично поняла, — парировала Луиза. — Надеюсь, Джек все‑таки бросил ее.

— Может быть, это мама послала его куда подальше.

— В общем, это был один из них, — подвела итог Луиза. — И я считаю, что это хорошо. По крайней мере, они не успели сделаться посмешищем всего Лос‑Анджелеса…

Наступил уик‑энд, но Аманда по‑прежнему никого не принимала и ни с кем не желала разговаривать. Целыми днями она сидела дома и плакала, не в силах справиться с собой. Должно быть, как справедливо заметил Джек, ее организм вырабатывал слишком много гормонов, а может, все дело было в том, что она потеряла Джека. По временам ей снова начинало казаться, что жизнь кончена и что в будущем ее не ждет ничего хорошего, однако стоило Аманде подумать о крошечном живом существе, которое должно было появиться на свет через семь месяцев, и на ее распухшем от слез лице появлялась робкая, как зимняя заря, улыбка. Ребенок мог стать смыслом ее новой жизни — она знала это твердо, — и все же Аманда плохо представляла себе, как она будет существовать без Джека. В последний раз они виделись в тот день, когда вместе ездили в клинику. С тех пор Джек ни разу к ней не заехал и ни разу не позвонил.