Пять дней в Париже - Стил Даниэла

Питер ждал Кэти в вестибюле внизу, чтобы предупредить ее о состоянии отца, пока она не поднялась к нему. На ней были джинсы и хлопчатобумажный джемпер; она не успела причесаться, а в глазах ее, когда она вместе с мужем поднималась в лифте был ужас.

– Как он? – спросила она уже в пятый раз после своего приезда. Она была в таком ужасном состоянии, что еле соображала.

– Увидишь. Успокойся. Я думаю, что он выглядит гораздо хуже, чем чувствует себя.

Аппаратура, которая была подключена к его органам, действительно могла устрашить кого угодно, и Фрэнк был похож скорее на безжизненное тело, чем на пациента. Кэти никак не была подготовлена к этому зрелищу. Она начала всхлипывать, как только его увидела, и изо всех сил сдерживала себя, чтобы не расплакаться. Стоя рядом с ним, она сжала его руку, и Фрэнк, открыв глаза, явно узнал ее, а потом снова погрузился в свой тяжелый, вызванный лекарствами сон. Врачи хотели, чтобы в течение ближайших дней он отдохнул и, набравшись сил, переборол свой инфаркт.

– О Господи! – сказала она, выйдя в коридор, и упала на руки Питера. Он усадил ее в кресло, и медсестра принесла ей воды. – Я просто не могу в это поверить.

Кейт плакала в течение получаса, не в состоянии остановиться, и Питер сидел рядом с ней. А когда наконец пришел доктор, чтобы поговорить с ними, то сказал, что шансы Фрэнка выжить – пятьдесят на пятьдесят.

От этих слов Кэти снова забилась в истерике и остаток дня провела в кресле около реанимационной палаты, постоянно плача и через каждые пять минут бегая к отцу. Он почти все время был без сознания. В конце дня Питер попытался заставить ее немного поесть, однако это было бесполезно. Она сказала, что поспит в холле, но ни на секунду не покинет больницу.

– Кейт, ты должна поесть, – терпеливо продолжал Питер. – Никому не будет лучше от того, что ты свалишься. На ближайший час ты ему не понадобишься. Поезжай в нашу квартиру и полежи. Тебе позвонят, если будет нужно.

– Не говори ерунды, – упрямо сказала она с видом обиженного ребенка. – Я останусь с ним. И буду жить здесь до тех пор, пока ему не перестанет грозить опасность.

По правде говоря, Питер ожидал подобной реакции.

– А я, пожалуй, съезжу домой и проверю, как там мальчики, – задумчиво произнес он, и Кэти кивнула. Меньше всего в данный момент ее интересовали дети. – Я успокою их, а потом вернусь сюда, – говорил он, на ходу продумывая план действий, а Кейт кивала головой, как китайский болванчик. – Ты без меня справишься? – ласково спросил он, но она едва взглянула на него. Его жена отрешенно глядела в окно, словно брошенная всем миром. Она не могла представить себе жизнь без своего отца. В течение первых двадцати лет своего существования он заменял ей весь мир. А в следующие двадцать стал одним из самых важных людей в ее жизни. Питер считал, что Фрэнк был для нее своего рода предметом любви или даже страсти, чтобы не сказать – патологией, и хотя он никогда не упрекал ее в этом, Кейт, казалось, любила отца больше, чем собственных детей. – Все будет в порядке, – мягко заверил ее он, но Кэти только расплакалась и покачала головой. Питер понял, что не в состоянии ей помочь. Кейт хотелось только одного – быть со своим папой.

Он ехал домой так быстро, как это только возможно вечером в пятницу. К счастью, когда он очутился у себя, все трое были дома, и он как можно осторожнее рассказал им об инфаркте Фрэнка, что, разумеется, сильно обеспокоило мальчиков. Питер принялся их успокаивать, а когда Майк спросил, как это произошло, то ответил, что приступ начался во время деловой встречи. Майк немедленно пожелал отправиться в больницу и увидеть дедушку, но Питер сказал ему, что лучше подождать. Когда Фрэнк поправится, его старший внук сможет приезжать к нему из Принстона.

– А как же завтра, папа? – спросил Майк.

Завтра они должны были везти его в университет, и, насколько знал Питер, все уже было готово за исключением каких-то мелочей, которые Кейт не успела купить из-за происшедшего с ее отцом, но Майк вполне мог обойтись и без них.

– Я отвезу тебя завтра. Мать, наверное, останется с дедушкой.

Они быстро пообедали в ресторане, и к девяти Питер снова ехал в город, прямо из машины позвонив Кэти. Она сказала, что никаких изменений нет, хотя ей показалось, что Фрэнк выглядит хуже, чем несколько часов назад. Правда, медсестры сказали ей, что так оно и должно быть.

Питер оказался в больнице около десяти и оставался с Кэти до полуночи, а потом вернулся в Гринвич, чтобы не оставлять детей одних. В восемь часов утра они с Майком сели в машину вместе со всеми его сумками и спортивными принадлежностями и поехали в Принстон. К полудню Майк уже был в своей новой комнате, которую делил еще с двумя мальчиками. Обняв сына, Питер пожелал ему удачи и вернулся в Нью-Йорк, к Кейт и ее отцу. В больницу он попал около двух и, войдя в палату к своему тестю, страшно удивился. Бледный и слабый, Фрэнк сидел в кровати. На нем была чистая пижама, волосы причесаны, и Кейт хлопотала вокруг него, как заботливая мамаша вокруг единственного ребенка. Улучшение было налицо.

– Вот хорошо-то как! – входя, сказал Питер. – Похоже, вы поправляетесь.

Фрэнк улыбнулся. Однако Питер не позволял себе расслабиться. Он не мог забыть услышанное вчера и тот тон, которым были сказаны эти слова. Но все равно было здорово, что Фрэнку удалось справиться с инфарктом.

– Откуда у вас такая красивая пижама?

Фрэнк ничем не напоминал того старика, который бился в судорогах на полу кабинета, заливая все вокруг рвотными массами. Кэти улыбнулась во весь рот. Она не знала ни про неприятные физиологические подробности приступа,. ни про обидные слова, сказанные Питеру ее отцом.

– Это я купила, – сияя, объяснила она. – Медсестра сказала мне, что, если улучшение будет продолжаться, завтра папу переведут в отдельную палату.

Сама Кейт выглядела совершенно измученной, но голос ее был радостным. Казалось, она отдала отцу все свои силы, всю кровь, и это помогло ему.

– Ну что ж, я рад, – сказал Питер и поведал обоим о том, как Майк устроился в Принстоне. Фрэнк выглядел весьма довольным. Через некоторое время Кейт помогла ему лечь, и когда он уснул, они с Питером вышли в коридор. Теперь она уже не выглядела такой оживленной, как в тот момент, когда кормила отца с ложечки бульоном. И Питер немедленно понял: что-то произошло.

– Папа рассказал мне о вчерашнем дне, – произнесла она, значительно глядя на него.

– Что это значит?

Он сам смертельно устал и совершенно не хотел играть с ней в какие-то игры. Трудно было поверить в то, что Фрэнк признался в своей неожиданной злобности или повторил ей то, что сказал Питеру. На его памяти тесть никогда ни перед кем не извинялся и не признавал своих ошибок, даже в тех случаях, когда они были вопиющими.