Дочки-матери - Машкова Диана

– Варшавский, – голос Аллы сорвался, – ты соображаешь? У тебя ничего нет. Тебе даже негде жить!

– Алла, я давно уже не мальчик.

– Ты тупица! – закричала она. – Гад! Когда был нищим, когда приехал из своего Саратова, прицепился ко мне как банный лист! А теперь продаешь свою мазню и решил…

– Ты сама меня бросила, – он перебил, – захотела свободы!

– Она мне больше не нужна, – неожиданно тихо сказала Алла.

– Поздно, – Игорь покачал головой, – прости.

– Ты подумал о Ванечке?

– Алла, ему семнадцать лет, не сходи с ума!

Женщина замолчала, в глазах ее стояли слезы, а через минуту взорвалась дикими криками:

– Вали, гад, но ты еще пожалеешь! Ублюдок! Сломал мне жизнь! Ничтожество!

Игорь, взяв Александру за руку, увел ее в мастерскую и, не обращая больше внимания на крики жены, начал упаковывать картины. Саша помогала ему. Входная дверь снова хлопнула: Алла ушла.

– И что это было? – не выдержала Сашка.

– Начало бракоразводного процесса, – спокойно ответил Игорь, – давно пора.

– А чего она от тебя уехала, если до сих пор любит?

– Со мной ей было скучно, – Игорь пожал плечами, – я все время работал. А толку от этого было ноль. Вот она и отправилась искать себе «нормального мужика». Наверное, стало стыдно перед отцом и всеми его могущественными друзьями за мужа-неудачника.

– Но потом же ты стал известным! Она не могла подождать?

– Сашка, – он посмотрел на нее с тоской в потемневших глазах, – две вещи в этом мире несовместимы: творчество и любовь.

– Почему?

– Я не знаю, – Варшавский потянулся за мотком бумажной веревки, – но если бы Алла не ушла, оставив меня в одиночестве, я бы не стал известным художником.

– Как-то все сложно, – буркнула Саша и потом веселее добавила: – Тогда поехали к нам!

– Давай, – легко согласился он, – на первое время.

Пару часов они провозились в мастерской, потом разбрелись по своим комнатам собирать вещи. Ближе к полуночи – Сашка уже валилась с ног от усталости: такой тяжелый и длинный у них получился день – решили выпить чаю перед дорогой. Но только они сели за стол, как в квартире раздался звонок. Игорь положил руку Саше на плечо, давая понять, что откроет и разберется с бывшей женой сам.

Терпения ребенка хватило всего на минуту – поставив кружку на стол, она поплелась за Игорем следом.

К ее изумлению, перед бледным Варшавским на пороге стояла не Алла, а двое полицейских. «Толстый и тонкий», мысленно окрестила их Саша.

– Вы обвиняетесь в совершении преступления по статье 134 УК РФ, – четко произнес тонкий.

– Я не понимаю…

– Растление малолетних, – быстро пояснил полицейский, – попрошу вас следовать за нами.

– Но я не могу, – голос Игоря сорвался от страха, – как я оставлю ребенка?

– Ребенку будет оказана необходимая помощь, – возразил толстый с железными нотами в голосе.

Саша почувствовала, что у нее кружится голова. Она все поняла за секунду: Игоря сейчас увезут в тюрьму, а ее, наверное, упекут в больницу или в лучшем случае отдадут бабке с дедом.

Что же наделала мама?! Как могла так надолго бросить свою дочь?!

Инна шла и шла, не разбирая дороги. Временами ей казалось, что она перепутала направление – в сумерках один холм был похож на другой как две капли воды, и за каким именно скрылась машина, уже невозможно было сказать. Ветер завывал все сильнее, услышать под его заунывную песню шум трассы она не могла – даже если автомобили проезжали мимо всего в нескольких сотнях метров.

То, что сделал этот человек, выбросив ее из машины в богом забытом месте, было равносильно убийству. С той только разницей, что Инне предстояла не моментальная, возможно даже неосознанная, а долгая и мучительная смерть. Она уже поняла, что бессмысленно надеяться на спасение – здесь ей не выжить. Плелась вперед, пока были силы, только ради того, чтобы не замерзнуть: то поднималась, то спускалась, взбиралась то на один холм, то на другой. Временами приходилось продираться сквозь заснеженные кусты, и тропинка становилась такой узкой, что было ясно – проехать по ней машина никак не могла. «Шестерка» уехала совершенно другой дорогой.

Когда окончательно стемнело, метель прекратилась, и в небе одна за другой зажглись холодные звезды. Инна, пройдя уже не один километр, стояла, смотрела на них, запрокинув голову, и понимала, что не сможет сделать больше ни единого шага. Но стоило прекратить движение, как ноги стали отчаянно мерзнуть. Слезы бессилия подступили к глазам.

Превозмогая усталость, она двинулась вдоль подножия холма, который встал у нее на пути – карабкаться вверх не было сил. И только когда добрела до сугроба с подветренной стороны, сообразила, что нужно сделать: опустилась на четвереньки и, как собака, вырыла в рыхлом снегу нору. Потом наломала целую гору веток с кустов, подтащила их к землянке и, забравшись внутрь, прикрыла вход.

Инна лежала в ненадежном убежище в позе зародыша и не могла поверить в то, что все происходит на самом деле: еще вчера она была частью современного мира, человеком, которого защищали стены жилища и окружали блага цивилизации, а сейчас, в одно мгновение, превратилась в беспомощное животное, лишенное крова, пищи, тепла.

Она чувствовала, что ее существо раздваивается, распадаясь на две половины. С одной стороны, Инна ощущала собственное тело: голодное, ноющее от усталости, замерзшее, а с другой – словно наблюдала за жалким созданием со стороны. И та женщина, которая смотрела, все понимала: это ничтожество, свернувшееся калачиком в снежной норе, должно умереть! Слишком много грехов лежало на его совести. Чем яснее осознавала Инна жестокий, но справедливый замысел судьбы, тем страшнее ей становилось. Побег из дома, обиды на собственного ребенка – все это было капризом взбалмошной идиотки, у которой не было ни мудрости, ни терпения! Она искала спокойствия и одиночества? Ее желание сбылось в полной мере: винить остается только себя.

Снаружи послышалось шуршание, словно кто-то пытался раздвинуть ветки. Инна вскрикнула от ужаса, звуки тут же пропали. В голове колесом закрутились обрывки безумных мыслей. Немного придя в себя, Инна вспомнила, что в Крыму, к счастью, не водится ни волков, ни медведей. Самый крупный хищник – лисица. Она перестала дрожать и, плотнее подтянув к подбородку колени, закрыла глаза.

Сквозь тяжелую дрему – в скрюченной позе очень скоро все тело затекло – Инна видела Сашеньку. Такой, какой она была четырнадцать лет назад.

У маленькой девочки, едва научившейся ходить, обнаружили воспаление легких. Уколы, лекарства – ничего не помогало, и врач каждые пять дней назначал все более сильные антибиотики. Начался страшный дисбактериоз. Сашенька слабела, дошло до того, что ее выворачивало наизнанку даже от глотка самой обычной воды. О еде не могло быть и речи. Целыми днями и ночами Инна ходила туда-сюда по больничному коридору, держа на руках ставшую легкой, как пушинка, дочку. Полуторагодовалая девочка так ослабла, что не могла даже поднять голову – все время лежала, уткнувшись щекой в мамино плечо.