Люблю твои воспоминания - Ахерн Сесилия

— Не знаю, мистер Хичкок. — Глаза бегают, плечи беспокойно подергиваются. — Никогда в жизни не посылал никому кексы.

— Разве не логичнее послать дюжину маффинов? Чарли пожимает плечами и начинает пристально изучать всех входящих в галерею — гораздо внимательнее, чем обычно. Джастину ничего не остается, как уйти восвояси.

На Трафальгарской площади Джастин выхватывает из кармана мобильник.

— Алло?

— Бэа, это папа.

— Я с тобой не разговариваю.

— Почему?

— Питер рассказал мне, что ты наговорил ему вчера на балете! — Бэа по-настоящему гневается. — Ты весь вечер допрашивал его относительно его намерений.

— Я твой отец, я должен был так поступить.

— Ты поступил как какой-нибудь гестаповец! Клянусь, я не буду с тобой разговаривать, пока ты перед ним не извинишься.

— Извинюсь? — Джастин смеется. — За что? Я просто задал ему несколько вопросов. Бэа, он недостаточно хорош для тебя.

— Нет, он недостаточно хорош для тебя . Что ж, мне все равно, что ты о нем думаешь, это моя жизнь!

— Он зарабатывает на жизнь, собирая клубнику.

— Он консультант по компьютерным технологиям!

— Тогда кто собирает клубнику? — Кто-то точно собирает клубнику . — Что ж, дорогая, ты знаешь, как я отношусь к консультантам. Чем консультировать других, как сделать то-то и то-то, взяли бы да и сделали это сами.

— А ты? Ты лектор, куратор, обозреватель и консультант по искусству. Почему бы тебе не спроектировать здание или не нарисовать чертову картину самому! — кричит она. — А то только хвастаешься, как много ты об этом знаешь!

Хм. В этом есть доля истины.

— Дорогая, давай не будем сейчас ссориться.

— Я и не собираюсь. Но ты извинишься перед Питером, или я не буду отвечать на твои звонки! Жалуйся на свои маленькие трагедии кому-нибудь другому!

— Стой-стой! Только один вопрос.

— Папа, я…

— Ты-послала-мне-корзинку-с-дюжиной-маффи-нов? — выпаливает он.

— Что?! Нет!

— Нет?

— Никаких маффинов! Никаких разговоров, никакого ничего…

— Ну-ну, дорогая, нет необходимости в двойном отрицании.

— Я не буду больше с тобой общаться, пока ты не извинишься, — заканчивает она.

— Хорошо, — вздыхает Джастин. — Прости.

— Не передо мной. Перед Питером.

— Ты хочешь сказать, что завтра по пути ко мне не станешь забирать мою одежду из химчистки? Ты знаешь, где это, рядом со станцией метро…

В трубке раздается щелчок. Он в замешательстве смотрит на телефон. Моя родная дочь повесила трубку, не дослушав меня? Я знал, что от этого Питера одни неприятности.

Он набирает еще один номер. Откашливается.

— Алло.

— Дженнифер, это Джастин.

— Привет, Джастин. — Ее голос холоден. Раньше он был теплым. Как мед. Нет, как горячая карамель. Когда Дженнифер слышала его имя, голос перепрыгивал на октаву выше, как в фортепьянных пьесах, которые она играла в зимнем саду, — он просыпался под них по воскресеньям.

И вот теперь он слушает царящую в трубке ледяную тишину.

— Прости, но я звоню узнать, не ты ли послала мне корзинку с кексами. — Не успели слова прозвучать, как он тут же понимает, насколько нелеп этот звонок. Конечно, она ничего ему не посылала. С чего бы ей это делать?

— Повтори, что ты сказал?

— Мне на работу прислали корзинку маффинов с благодарственной запиской, но из записки не было понятно, кто отправитель. Я подумал, может быть, ты их прислала?

— Джастин, за что бы я могла тебя благодарить? — Теперь ее голос звучит удивленно. Нет, скорее насмешливо.

Она задала простой вопрос, но он хорошо знает бывшую жену: подтекст этого вопроса выходит далеко за пределы слов.

И Джастин подпрыгивает и заглатывает наживку. Крючок разрезает ему губу, и возвращается язвительный Джастин, тот человек, который столько времени наблюдал за гибелью их… да просто — за их гибелью!

— О, ну не знаю, например, за двадцать лет брака. За дочь. Хорошую жизнь. Крышу над головой. — Боже, что он несет! И до него, и после него у нее была — и никогда никуда бы не делась — крыша над головой, но сейчас слова бьют из него струей, он не может и не хочет останавливаться, так как он прав, а она нет, и гнев подстегивает каждое слово, как жокей, приближаясь к линии финиша, нахлестывает лошадь. — За путешествия по всему миру. — Хлыст щелкает! — За одежду, одежду и еще одежду. — Хлыст щелкает! — За новую кухню, когда она нам была не нужна, за зимний сад, черт побери… — И он продолжает, будто бы забыв, что она сама хорошо зарабатывала, играя в оркестре, который ездил по всему миру…

В начале их семейной жизни им пришлось жить с матерью Джастина. Они были молоды, им нужно было растить ребенка — причину их поспешного брака, и, поскольку Джастин днем ходил в колледж, ночью подрабатывал барменом, а по выходным работал в музее, Дженнифер зарабатывала деньги, играя на фортепьяно в фешенебельном ресторане Чикаго. По выходным она возвращалась домой под утро, у нее болела спина, начали опухать пальцы. Ему все это было хорошо известно, но сейчас вылетело из головы, стоило ей забросить удочку, задав такой, казалось бы, невинный вопрос. Она знала, что последует эта тирада, и Джастин будет пожирать, пожирать, пожирать, с трудом жуя, эту наживку, заполняющую его рот. Наконец, перечислив все, что они сделали вместе за последние двадцать лет, и выбившись из сил, он останавливается.

Дженнифер молчит.

— Дженнифер?

— Да, Джастин? — Лед. Джастин утомленно вздыхает:

— Ты не присылала кексы?

— Должно быть, их прислала какая-то другая из твоих многочисленных женщин, потому что это точно была не я.

Щелк — и она пропала.

В нем бурлит ярость. Другие женщины. Другие женщины! Один роман, когда ему было двадцать лет, и неловкая возня в темноте с Мэри-Бет Дюрсоа в колледже, до того как они с Дженнифер поженились, — вот и весь его донжуанский список.

Джастин чувствует, как его окатывает волна гнева и напрасных сожалений. Заставляя себя дышать ровнее, он направляется к ступеням Северной террасы, садится у одного из фонтанов, ставит корзинку у ног и вгрызается в кекс, поглощая его так быстро, что почти не чувствует вкуса. К его ногам падают крошки, привлекая стайку голубей. В их черных, похожих на бусинки глазах горит решимость. Джастин собирается взять еще один маффин, но его окружают исступленные голуби, жадно пытающиеся расклевать содержимое корзинки. А вот и еще несколько дюжин голубей подлетают к нему, опускаясь на землю подобно истребителям. Джастин испытывает что-то вроде мистического ужаса. Он поднимает корзинку и разгоняет птиц, свистя и топая, как одиннадцатилетний мальчишка.