Загадка неоконченной рукописи - Делински Барбара

Было восемь часов тридцать пять минут. Она знала, кто звонит. Знал это и ее желудок, который сразу же начал скручиваться и переворачиваться.

«Дженни, не отвечай. – Но она должна. – Он будет дома через два дня. Неужели он не может подождать? Он провел за решеткой шесть лет – ради нее. Ну и что? Не отвечай».

– Алло?

– Привет, детка.

Она с трудом проглотила вставший в горле ком. От одного этого голоса – тихого, сального, вкрадчивого – ее начинало тошнить.

– Привет, пап.

– Как там моя девочка? Ждет с нетерпением?

«Скажи ему «нет». Скажи ему, что тебя не будет здесь, когда он вернется. Скажи ему, что ты уезжаешь».

– Я сделала все, как ты сказал, – проговорила она вместо этого. Это было неправдой, но ей надо было сказать что-то.

– Ты выбросила вещи твоей мамы?

– Да. – Маленькая ложь. Ужасная работа. Ее необходимо сделать к его возвращению.

– Все из ящиков?

– Да. – Завтра придется это все-таки сделать.

– Нам не нужны воспоминания. Мы начнем сначала, детка. Все это осталось позади. – Дженни согнулась над раковиной, стараясь дышать носом. – Дело ведь не в том, что мы не любили ее, – продолжал Дарден, – просто она была слишком ревнивой к своим вещам. Ревнивой и жадной. Да, мы можем так говорить. Мы заплатили за ее смерть. Теперь для нас наступают хорошие времена. Еще две ночи здесь, и я – дома. Они говорят, что бумаги будут готовы только после ланча во вторник. Ты можешь в это поверить, долбанные тупые бюрократы! – выругался он. – Но все хорошо, все хорошо. Значит, ты сможешь поспать чуть-чуть подольше, у тебя будет время, чтобы одеться, причесаться. Ты распустишь волосы для меня, правда? Ты же знаешь, как мне это нравится.

– Я не смогу прийти, – выпалила она.

– Что? – Слабый голос стал тверже.

– Я не смогу приехать за тобой. Я буду работать.

– Твой старик выходит из тюряги, а ты будешь работать? По-моему, я – достаточный повод взять выходной.

Дженни всю трясло. Но что значит еще одна маленькая ложь, когда перспектива настолько отвратительна?

– Это большой обед, самый большой из всех, что нам заказывали. Он будет в горном поместье, которое принадлежит кому-то, приближенному к губернатору, и там будут гости отовсюду, на частных самолетах, даже на вертолетах. Я нужна Мириам.

– Черт возьми, ты нужна мне. Я гнию здесь ради тебя. Так кого ты выберешь, Мириам или меня?

Она была готова разрыдаться. С ним всегда все было тяжелее некуда.

– Я не выбираю между тобой и ею. Просто работа – это разумнее. Если бы я могла сама приехать туда на машине, тогда другое дело, но я же не могу. После работы я как раз успею встретить тебя на автобусной остановке в городе.

– Не там. Здесь, Мэри-Бет.

– Папа, я не могу, – взмолилась она, но тут у нее возникла идея. – Послушай, пап. Если я сделаю это для Мириам, она не будет спорить, когда я скажу, что не смогу работать после этого, и тогда мы сможем провести больше времени вдвоем.

Это успокоило его.

– Ты не будешь работать всю оставшуюся неделю?

– Не буду.

– Я думаю, это правильно.

– А может, нет? Я имею в виду, может, я буду мешать тебе? Ты же наверное захочешь повидать тех, кого не видел все эти годы… – Она замолчала прежде, чем он успел перебить ее. Ему не нужно было говорить ей о том, какие глупости она несет. Он никого не хотел видеть, никого, кроме нее.

Тоном, который она ненавидела особенно сильно, который означал, что он больше не хочет, чтобы его слова обсуждались, он сказал:

– Я хочу, чтобы ты ждала меня на остановке, в том цветастом платье, которое я заказал по каталогу, и хочу, чтобы твои волосы были чистыми, вьющимися и мягкими. Они у тебя уже должны быть ниже талии. Дома я измерю их, приложу прямо к твоей коже, поэтому пусть она будет мягкой под этим чудным платьем. И ты будешь там к приходу автобуса, поняла меня?

Дженни едва успела положить трубку, как ее вырвало тем немногим, что было у нее в желудке, но и после этого она не могла отдышаться. Она плескала водой в лицо, растирала шею. Она набирала ее в рот и полоскала, полоскала и полоскала. Она плакала, сильнейшие рыдания сотрясали все ее тело, потому что оставалось всего два дня, а она была слабой и напуганной и… и злилась из-за того, что ее не упекли в тюрьму или не убили прямо там, на месте, на полу в большой комнате, потому что все это было нечестно, все, с чем она жила, и все становилось только хуже. Ей было наплевать на его слова, что он пошел на это ради нее; он пошел на это ради себя, а теперь он хочет урвать свой кусок, а если она будет пытаться помешать ему, он станет напоминать ей, возвращая прошлое к жизни, пока она не начнет плакать, чтобы он мог обнять ее и зарыться пальцами в ее волосы…