Ложе из роз - Стоун Кэтрин

– Они удалили кость, верхнюю часть черепа. Это для того, чтобы уменьшить давление. Теперь следят за ее дыханием, стараются снизить уровень углекислого газа в крови. Еще они дают ей лекарства. Включая барбитураты в огромных количествах. В огромных.

Сверхдозы.

Это слово значило для Чейза столько же, сколько и сама его жизнь. Впрочем, у него возникло ощущение, что его жизнь теперь искромсана на лохмотья. Прошлое представлялось ему полосками – некоторые из них были яркими, сверкающими, некоторые серыми и мрачными.

– Надеюсь, они знают, что делают…

– Да, персонал здесь отличный. Хорошая команда.

Хоуп почувствовала, что он не все ей сказал. Было что-то худшее.

– Но…

Но они охладили ее тело. Они ее заморозили.

Конечно, ему было ясно, что, понизив температуру тела, они замедлили обмен веществ. Эти манипуляции со снижением уровня углекислоты и сверхдозами барбитуратов уменьшили потребности ее пострадавшего мозга.

Теперь Кассандра не будет дрожать, как бы холодно ни было вокруг нее. Этот основной рефлекс, вызывающий повышение температуры тела, был заблокирован многочисленными лекарствами, которые ей вводили.

Но Чейз-то знал, как она боялась холода, как она его ненавидела.

– Ничего, Хоуп. Она очень слаба, правда, но это все, что я могу тебе сказать.

– Элинор с тобой? Или Джейн?

– Нет. Речь сейчас не обо мне, речь о Кэсс.

О Кэсси и о Роберте – человеке, которого она любит.

Актер был теперь возле ее постели, он прикасался к ней, шептал нежные слова, умолял ее очнуться, вернуться к жизни и к их любви. Чейз разрешил ему быть рядом с ней. Как он мог не разрешить? Роберт Форест был ее возлюбленным; именно он спас ее – по крайней мере дал ей шанс на спасение.

– Ладно, – сказал Хоуп. – Я тоже хочу быть там. Приеду часов в восемь завтра вечером.

– Разве дело «Народ штата Калифорния против насильника-полицейского» открывается не сегодня?

– Да, я уже сделала свое заявление. Но в субботу и воскресенье я смогу работать и в Лос-Анджелесе. Пожалуйста, скажи Кэсс, что завтра вечером я увижу ее.

Сказать?

– Она без сознания, Хоуп.

– Но ведь ты с ней разговариваешь. Разве нет?

Да, в своем сердце…

– Она не может меня слышать.

Она там, куда не доходят молитвы маленьких детей, там, откуда не возвращаются любимые…

–…Но если бы и могла, то хотела бы услышать не мой голос.

– Твой голос мог бы заставить ее очнуться, даже если бы ты сказал ей: «Убирайся к черту!» Или ты не помнишь, как вы встретились в первый раз?

Но разве мог Чейз Тесье забыть тот день?

Глава 4

Имение Тесье Июнь, восемь лет назад

– Чейз! Это Кэсс. Она проведет с нами лето.

– Вот как? Я очень рад.

Неожиданная идея сестры была для него сюрпризом. Впрочем, Кэсс, в свою очередь, тоже оказалась полна сюрпризов – эта девочка-подросток, заблудшая душа, беспризорное создание. То, что одна половина ее лица отличалась от другой, было гораздо заметнее, чем он мог себе представить. И похоже было, что это ее беспокоит, хотя Хоуп пыталась убедить его в обратном. Кассандра Винтер стояла перед ним такая хрупкая, беспомощная, таившая столько неожиданностей… Но где же та женщина, которую описывала Хоуп, существо, столь уверенное в себе, столь полное чувства собственного достоинства?

Молчаливые размышления Чейза были прерваны столь же стремительно, сколь стремительно яркое солнце затмевает радугу. Одним движением девчонка-беспризорница сорвала с волос черную ленту, обрушив на плечи каскад переливавшихся всеми оттенками золота кудрей, и улыбнулась. Улыбка ее была ослепительной, сверкающей, столь яркой и дразнящей, что он тотчас же перестал замечать асимметричность ее лица. Теперь даже странный наряд Кассандры уже не выглядел таким нелепым. Казалось, ее тело под черным костюмом тоже изменило очертания, и из страдающей и отверженной грешницы она превратилась в соблазнительницу.

Ее синие глаза тоже преобразились, но этот переход от надежды к кокетливой уверенности и ослепительному блеску был каким-то робким, будто она делала это неохотно, предпочитая оставаться среди нежных полутонов, а не на ярком, сверкающем солнце.

Разумеется, Кассандра предпочла бы не разлучаться с самой собой, и это превращение далось ей не без труда и не без боли. Она будто следовала на зов из тени к солнечному свету, подчиняясь неслышной остальным музыке, веселой и радостной, побуждавшей ее к этому преображению. Она шла к нему и вот наконец остановилась перед ним, открытая и беззащитная.