Двести лет вместе. Часть вторая - Солженицын Александр Исаевич

И нарастающее угнетённое состояние доводило даже до такого синдрома, о котором пишет Д. Штурман: часть «еврейских обывателей доходит до ненависти к Израилю, считая его генератором антисемитизма в советской политике. Помню фразу одной преуспевающей учительницы-еврейки: «Бросить бы одну хорошую бомбу на весь этот Израиль, и нам было бы легче жить»^[1301].

Но всё же – это было уродливое исключение. В основном, от разгула антисионистской кампании происходило «усиление сознания своего еврейства и рост симпатий к Израилю как форпосту еврейства в целом»^[1302].

Предлагают нам и такое объяснение тогдашней общественной ситуации: да, при Хрущёве «опасения за жизнь отошли для еврейского населения в прошлое», но «был заложен фундамент нового антисемитизма»: молодое поколение номенклатуры, борясь за кастовые привилегии, «стремилось занять ведущие позиции в культуре, науке, торговле, финансах и т д. Здесь-то и произошло «знакомство» новоиспеченной советской аристократии с евреями, удельный вес которых в этих областях был традиционно велик». И «социальная структура еврейского населения, сосредоточенного главным образом в основных центрах страны, напоминала правящей верхушке структуру её собственного класса»^[1303].

Такая встреча – несомненно состоялась, это была историческая «смена вахт» на советских верхах, с еврейской на русскую. И антагонизм при этом возник несомненно, отчего, помню, в хрущёвское время в разговорах в еврейской среде звучали не только насмешки, но и сильная обида на выходцев из деревни, «мужиков», проникших в верхи.

А в общем, при натяжении разных влияний, но и при большой осмотрительности советских властей, – к 1965 году «распространённость и острота современного советского антисемитизма далеко уступают» тому, что наблюдалось «в годы войны и в первые годы после войны», и происходит, «кажется, заметное ослабление, может быть, начавшееся отмирание «процентной нормы»^[1304]. – И в целом еврейское ощущение в 60-х годах держалось в диапазоне благополучия, это слышим от разных авторов. (Противовес только что прочтённому нами: «новый антисемитизм набирал силу» в 60-х годах.) – И спустя 20 лет высказывается то же впечатление: «для „евреев вообще“ хрущёвский период был одним из самых спокойных во всей их советской истории»^[1305].

«В 1956-57 возникло много новых сионистских кружков, в которых участвовали молодые евреи, ранее не проявлявшие особого интереса к еврейским национальным проблемам и сионизму. Важным толчком к пробуждению национального сознания евреев СССР и ощущению ими солидарности с государством Израиль стала Синайская кампания [1956]»; а затем «катализатором процесса возрождения сионистского движения в СССР для многих евреев стал Международный фестиваль молодёжи и студентов [Москва, 1957]… В период между фестивалем и Шестидневной войной [1967] сионистская деятельность в СССР постепенно приобретала всё более широкие масштабы. Связи советских евреев с израильским посольством участились, контакты стали менее опасными», «резко возросло значение еврейского самиздата»^[1306].

На переходе от 50-х годов в 60-е, в хрущёвскую «оттепель», евреи в СССР не только встряхнулись и выпрямились духовно от страха и угнетённости периода «космополитов» и «дела врачей», но в столичном обществе «быть евреем становилось модно даже», еврейская тема вошла в самиздат, в поэтические вечера, на которые рвалась молодёжь, Римма Казакова осмелела и возгласила с эстрады своё еврейское происхождение, – этот воздух сразу уловил и выразил Евтушенко в 1961 своим «Бабьим Яром»^[1307], причислив и себя к евреям по духу. Это стихотворение его (и смелость же «Литгазеты») прозвучало трубным гласом для всего советского да и мирового еврейства. Затем Евтушенко читал его на множестве и множестве публичных вечеров, всегда в грохоте аплодисментов. – Спустя время и Шостакович, немало обращавшийся к еврейской теме, взялся перекладывать евтушенковское стихотворение в 13-ю симфонию. К исполнению её допустили ограниченно. – «Бабий Яр» прошёл по еврейству – и шире, чем только советскому, – бодрящей и целящей струёй, как «революционный акт… в развитии общественного сознания в Советском Союзе», и явился для него «самым значительным событием со времени ликвидации „дела врачей“^[1308].

В 1964-65 вернулась еврейская тема и в печатную литературу: «Лето в Сосняках» Анатолия Рыбакова и дневник Маши Рольник^[1309] («в явное подражание „Дневнику Анны Франк“^[1310]).