100 великих россиян - Рыжов Константин Владиславович

Писемский в письме к Островскому признавался, что у него «волосы становятся дыбом» от одного только воображения того, что делается в Севастополе.

Он добавлял далее, что рассказ написан «до такой степени безжалостно-честно, что тяжело даже становится читать». И действительно, такого правдивого описания войны не знала до тех пор не только русская, но, пожалуй, и мировая литература. Удивительный литературный талант Толстого после этого был признан всеми — читающая публика отвела ему одно из первых мест среди современных писателей, и с этой высоты он не сходил уже до самой смерти.

После падения Севастополя осенью 1855 г. Толстой приехал в Петербург и провел здесь очень бурную зиму, с головой окунувшись в светские удовольствия. Он перезнакомился со всеми известными писателями, был принят во многих светских гостиных, а по ночам кутил у цыган. За всем этим он не оставлял напряженных литературных занятий: закончил «Севастополь в августе», работал над «Юностью», «Двумя гусарами», «Утром помещика», «Метелью», делал первые наброски к «Декабристам» (из этой повести в дальнейшем выросла его эпопея «Война и мир»). В ноябре 1856 г. Толстой в чине поручика вышел в отставку. В начале следующего года он отправился в заграничное путешествие, посетил Францию, Швейцарию и Германию. В целом заграничные впечатления оставили его холодным. Европейская жизнь ему не понравилась, но и возвращение в Россию не принесло радости. Едва приехав на родину, Толстой писал Александрии Толстой: «В России скверно, скверно, скверно. В Петербурге, в Москве все что-то кричат, негодуют, ожидают чего-то, а в глуши тоже происходит патриархальное варварство, воровство и беззаконие.

Поверите ли, что Приехав в Россию, я долго боролся с чувством отвращения к родине, и теперь только начинаю привыкать ко всем ужасам, которые составляют вечную обстановку нашей жизни…»

В эти годы Толстой постоянно жил в разладе с самим собой: был вечно недоволен и собой, и окружающими, безуспешно старался наладить отношения с крестьянами, мучительно искал и не находил любви. Его произведения этого периода: «Альберт», «Люцерн», «Три смерти», «Семейное счастье» читатели приняли очень холодно. Толстой и сам был недоволен ими. Литература не удовлетворяла его, и он искал другой области для самовыражения. Неожиданно для себя он нашел ее в педагогике. В это время дело народного образования в России было поставлено из рук вон плохо. Детей в деревнях учили или дьячки при церквах, или полуграмотные отставные солдаты. Толстой загорелся мыслью создать в Ясной Поляне свою собственную, основанную на свободных началах школу. Крестьянам было объявлено, что граф будет бесплатно учить всех желающих. Поначалу собралось человек двадцать детей.

Потом количество учеников увеличилось до 70. Толстой разделил их на три класса: старший, средний и младший — и с увлечением взялся за дело. Он оказался талантливыми учителем — через три месяца его дети уже свободно читали и писали. Толстой вспоминал, что был поражен способностями, умом и чуткостью, с которой они воспринимали знания. Увлеченный успехом, он мечтал уже распространить свой опыт на всю Россию и начал хлопотать о создании Общества Народного Образования. Педагогика не была для него мимолетным увлечением — Толстой ушел в нее с головой. Привыкнув всюду идти своей дорогой, он разработал собственную теорию образования, которая в общих чертах сводилась к простому (открытому еще Руссо) положению: для успешного обучения нужно поставить ребенка в такие условия, чтобы образование стало для него такой же потребностью, как насущный хлеб. Заставлять учиться — нельзя. Необходимо, отвечая на запросы, давать знания в такой форме, чтобы ученик их схватывал с жадностью. «Если образование благо, — отмечал Толстой, — то потребность в нем должна возникать сама собой, как потребность в пище».

В годы учительства Толстой ничего не писал и вообще охладел к литературе. В 1859 г. он признавался Дружинину.: «Теперь как писатель я уже ни на что не годен. Я не пишу и не писал со времени «Семейного счастья» и, кажется, не буду писать… Жизнь коротка и тратить ее в взрослых летах на писание таких повестей, какие я писал — совестно. Можно и должно и хочется заниматься делом». Друзьям, которые не сочувствовали его увлечению и считали, что он попусту расходует свой талант на пустяки, Толстой отвечал: «Всю жизнь ничего не делать и эксплуатировать труд и лучшие блага чужие за то, чтобы потом воспроизвести их — скверно, ничтожно, может быть, есть уродство и пакость…» Позже он признавался, что школа для него была вся его жизнь, его монастырь, церковь, в которую он «спасался от всех тревог, сомнений и искушений жизни».