КАРТОНКИ МИНЕРВЫ. Заметки на спичечных коробках - Эко Умберто

А что понимать под заимствованием? Приведу пример. Знаменитый писатель Чернини публикует в «Мондадори» потрясающий роман («Проклятый замок»), где описывается целый ряд таинственных злодеяний, а в конце обнаруживается, что убийцей был дворецкий. Знаменитый писатель Белини может опубликовать в «Риццоли» книгу под названием «Две стороны нарратива Чернини», в которой пересказывается роман Чернини и говорится, что это — шедевр, или, наоборот, осуждается и стиль, и нарративная структура, и идейное содержание. Это называется литературной критикой. Но если Белини опубликует в «Риццоли» другую книгу под названием «Проклятый замок», начав ее словами «как написано в только что вышедшем романе Чернини», засим переписав роман Чернини слово в слово (ну, может быть, немного подсократив), это уже не будет ни литературной критикой, ни самостоятельным повествованием. Не будет это и плагиатом, поскольку источник сразу же обозначен, но это определенно будет заимствованием.

Можно привести вариации на тему: Монтале публикует стихотворение: «Везде — зло жизни, от него нам не уйти,/бурлит ручей, засыпанный камнями/ и т. д.», а другой поэт публикует следующее стихотворение: Вчера Монтале, вставши на пороге,/прочел при мне простые эти строки…» — и далее по тексту, все стихотворение Монтале. Это не поэзия и не критика поэзии, а способ поживиться за счет чужого труда.

Когда мы можем утверждать, что газета грешит заимствованием? Предположим, в «Герольд Канталупо» поступает опровержение от советника Фантоцци, гласящее: «Ваш корреспондент приписал мне высказывание: «советник Филини — идиот». Заявляю, что в глаза не видел вашего корреспондента и отродясь не произносил ничего подобного». Корреспондент отвечает внизу страницы (да еще и дерзает подписаться!): «Мы принимаем к сведению опровержение советника Фантоцци, но я должен заметить, что позаимствовал из «Курьера Монтегроссо» его недвусмысленное заявление о том, что в рассуждениях советника Филини мало смысла».

Бог с ним, с интервью в «Курьере Монтегроссо», подлинное оно там или нет; не будем копаться в том, насколько изменилось пресловутое высказывание, перетекая из газеты в газету. Дело в другом: мы ждем от журналиста, чтобы он бесстрашно отправился в путь на поиски самой последней и свежей новости (может быть, даже с опасностью для жизни), а он признается, что сидит за столом и прочесывает газеты недельной давности! И вполне может быть, что «Герольд Канталупо» с глянцевым приложением стоит вдвое дороже, чем «Курьер Монтегроссо». Но тогда я и подпишусь на «Курьер Монтегроссо», а тебя больше не стану покупать.

Разница между критикой способа представления новостей в печати и простым передиранием новости, которая подается как полученная из первых рук, уже никем не ощущается. Мне кажется, это болезнь журналистики. Один компетентный человек сказал мне, что газеты, в которых практикуется такой подход, хорошо продаются (и, уж наверное, имеют меньше затрат). Если это — критерий, которого следует придерживаться, я умолкаю.

1995

Мы частенько задаемся вопросом, почему это все политики новой формации кажутся сборищем дилетантов, от которых не ждешь ничего хорошего; которые сегодня отрекаются от того, что говорили вчера, и меняют мнения и союзников от одного выпуска новостей до другого, так что начинаешь по-новому ценить загадочные улыбки Андреотти[183], молчание Моро[184], тайные советы на трансатлантических теплоходах и перифрастические шедевры отцов республики. Среди политиков новой формации многие явились в парламент, не пройдя, как это было при Первой республике, через тяжелую школу партийной работы или мелкую должность в местной администрации, однако же не трудно увидеть, что Новый Стиль, на который мы так сетуем, уже пленил и тех, кто прошел через огонь и воду. А раз нельзя приписать новое поветрие личным несовершенствам, значит, дело в среде.

Любой из нас (сантехник, врач, банкир) добивается успеха в своей профессии за счет доверия окружающих, которые должны полагаться на нашу способность иметь ясные суждения и принимать решения с разумной быстротой, хотя и взвешенно. Но вот мы решили купить новую машину — и просматриваем специальные журналы, и бродим по автосалонам, и отмечаем на улицах новые модели, и подолгу торчим возле дома, оглядывая припаркованные автомобили спереди и сзади. В понедельник нам покорит сердце новая «ланча», во вторник мы начнем склоняться к последней «вольво», вечером в среду уже почти решимся на «фиат», а наутро убедимся, что нет ничего лучше «ситроена». За завтраком, увидев из окна «рено», уже начнем с женой обсуждать цены; а за ужином, наслушавшись восторженных речей приятеля, выскажемся в пользу «сааба».

Несколько дней, а то и недель мы будем вращаться наподобие флюгера, и близкие люди, наблюдающие за нами день за днем, станут нас беззлобно вышучивать. Но в конце концов решение созревает, и мы выбираем что-то одно. И на основании этого выбора судят о нас посторонние — те, кому неведомы душевные муки, приведшие к данному непоколебимому решению.

Если вы не узнаете себя в примере с машиной, представьте, как вы лежите в постели воскресным утром и раздумываете в полудреме, встать ли поскорее и отправиться за город, рискуя, однако, застрять в пробке на обратном пути; или прогуляться в центр и выпить аперитив в баре — но там может встретиться один приятель с недержанием речи; или, наконец, еще немного поспать, потом остаться в пижаме и навести порядок в кладовке с инструментами или на книжных полках. Но в конечном итоге вы встаете и делаете что-то одно, отбрасывая прочие возможности, которые лениво намечали. В жизни, как в науке: каждое серьезное исследование — длинный процесс, состоящий из «проб и ошибок», но в конце концов вы получаете или не получаете Нобелевскую премию в зависимости от значимости вашего открытия.

Но если какая-нибудь телепатическая телекамера будет снимать час за часом, минута за минутой наши колебания, нашу нерешимость, а потом это покажут в теленовостях всем нашим знакомым, нас станут считать законченными невротиками или, по меньшей мере, людьми эмоционально нестабильными, с ослабленной волей, и никто больше не будет нам доверять. Еще, того гляди, скажут, что мы похожи на Вуди Аллена.

Вот это и происходит сегодня в мире политиков, за которым ежеминутно следят средства массовой информации. Прежде у политиков было время, чтобы посовещаться, договориться, взвесить все «за» и «против», — и по ходу этих тайных посиделок они не раз меняли точку зрения. Но в итоге о них судили по окончательному решению. А сейчас, под давлением средств массовой информации, они вынуждены выставлять на всеобщее обозрение каждую малейшую фазу процесса trial and error[185]. Если они этого не делают, то не мелькают на телеэкранах и в газетах, уступая пальму первенства тем, кто мелькает. Поэтому они выбирают наименьшее зло (которое их отуманенному рассудку мало-помалу начинает представляться наибольшим благом) и проговаривают, секунда за секундой, все, что приходит им в голову; вполне справедливо, прошу заметить, и оправдано физиологией, что им приходит в голову именно это; патология состоит в том, что они моментально делают каждую свою мысль общественным достоянием.

Беда не в том, что благодаря Новому Стилю политики не внушают доверия; это было бы еще наименьшим злом. Но видя, что наградой за подобную практику является широкое освещение в средствах массовой информации, они привыкают думать, что выставление напоказ собственной нерешимости и есть тот результат, к которому нужно стремиться, забывая притом, что надо было бы все-таки и принять окончательное решение. А его, это решение, можно откладывать до бесконечности, поскольку поощряется именно нерешимость.

1996

Первую неделю февраля я провел в Париже, представляя мультимедийный CD-Rom в Национальной библиотеке, и там на меня обрушился шквал телефонных звонков от итальянских журналистов, которые допытывались, какая связь между гипертекстуальными энциклопедиями и Антихристом. Некоторые желали знать, как связаны Интернет и Апокалипсис, Апокалипсис и гипертекстуальный диск, который я собираюсь представлять, — и, естественно, Антихрист и Парижская Национальная библиотека.

Причиной сего судорожного любопытства была появившаяся в «Католических исследованиях» статья, в которой меня объявили Антихристом.

Мне поведали, что, поскольку этот журнал обычно ассоциируется с «Опус Деи» (прошу не посылать опровержений, я всего лишь передаю чужие слова), статья наделала много шума, попала в основные газеты и агентства новостей, и (как мне сказали) по этому поводу был опрошен ученый и серьезнейший иезуит: он, скорее всего, разбуженный ни свет ни заря звонком этих безумцев, в здравом уме и трезвой памяти заявил, что я никакой не Антихрист, и снова улегся спать.