Аврора Горелика (сборник) - Аксенов Василий Павлович

Воцарилось положенье, право слово, недурно!
Весело поет корова, видно, чует мясника.
Ласточка сидит на крыше,
Коршуна, должно быть, ждет.
Графоман сидит в столовой,
Щас компоту принесут.

Среди громов, среди огней,
Среди бушующих страстей,
В кипучем пламенном раздоре
Она с небес нисходит к нам,
Небесная к земным сынам
С лазурной ясностью во взоре,
И на бушующее море
Льет примирительный елей…
Поэзия…

А, посвященные! Комедия зашла
Уж слишком далеко, концов не сыщешь…
Аристофан исчез и Фриних милый мертв,
И в городе бардак, какого свет не видел.
Пойду-ка я в Аид. Быть может, там, в Аиде,
Биографа себе по нраву отыщу.
И Фриниха возьму, несчастного цыпленка,
Который вдруг усоп, не знаю почему…

Вот и мы горим желаньем
Мудрецов услышать речи.
Закипит жестокий бой!
Вот один прекрасно скажет
Остроумнейшую речь,
Засвистят тогда сравненья,
Словно камни из пращи,
А другой, с корнями вырвав,
Как деревья, изреченья
На противника обрушит.
Фигурально говоря.

Так начинайте драться фигурально.
Не превращая диспут в мордобой,
А помня о достоинстве поэта.
И кто б ни победил…

Победит дружба!

Кто это сочинил? Кому такая мудрость
Могла на ум прийти?

Не обращай вниманья
На шалости поэтов-модернистов,
Воспитанных на праздных фестивалях,
Привыкших реплики из зала подавать
И шутками дурацкими морочить
Серьезным людям головы…

Папаша!
Прошу со мною говорить серьезно.
Ведь конный памятник не вам стоит, а мне
В Москве у знаменитого музея.

Свидетель Зевс, дурачества такие
Не остановят нас в святом стремленье
Узнать поэтов вес.
(Эврипиду.)
Начни, мой друг, тотчас.

Я о себе скажу, как о поэте, после,
теперь обманщика Эсхила обличу,
Который дюжиной ужасных слов ходульных,
Гривастых и нахмуренных, страшилищ невозможных
Дурачит публику.

О горе мне!

Молчи же!

Актеров ставит в ряд: речь так высокопарна.
Ни жизни, ни игры… О, как мне тошно было!
И лишь искусство от него я принял, как сейчас же
Ему, распухшему от слов высокопарных, тяжких,
Убавил жиру, посадив на строгую диету
Из легких слов, прогулочек, улыбок, сожалений.
И после первых слов уже все действовали в драме,
И говорили у меня и женщина, и дева,
И господин, и раб, и нищий, и старуха…

Да за дерзость
Такую смерти стоишь ты!

Клянуся Аполлоном,
Я поступал, как демократ, и жизнь давал искусству,
Учил отвесом измерять стихи и угломером.
Обдумать, видеть, понимать, обманывать, влюбляться,
Подозревать повсюду зло и размышлять.

Согласен.

Видали? Как дал? Эсхил уже в гроги…

Раздражен я такой переменой судьбы,
да и сердце мое негодует…
Пусть ответит, презренный,
чем следует нам восхищаться в великом поэте?

Наставленьями! Речью правдивой его!
Воспитанием истинных граждан!

Я читал это в важных трактатах…

Посмотрите теперь, а людей-то каких
я оставил искусству в наследство!
Благородных, и сажень косая в плечах,
не боящихся службы народу,
Не базарных зевак, не лукавых шутов, как сейчас,
не обманщиков подлых.
Но дышавших копьем и копья острием
и султанами шлемов победных!

Надвигается страшное зло, и, боюсь,
он убьет меня шлемами вскоре.

Зевс свидетель, что я представлять не хотел
Сфенебей да и Федр-потаскушек,
И не скажет никто, чтобы где-нибудь
я образ женщины создал влюбленной.

Зевс свидетель, ведь ты Афродиты не знал совершенно.
(Поэты хохочут.)

И знать не желаю!
Но зато на тебя и на близких твоих
Афродита не раз нападала,
Сокрушила она и тебя самого.

Видит Зевс, это чистая правда!

Подлый раб, он шельмует
и гири кладет фавориту любви и распутства!

Провидение гири кладет, а не я…

Продолжайте свой спор, драматурги!

Чем, скажи, нечестивый, могли повредить
государству мои потаскушки?
Ведь не я же о Федре преданье сложил,
оно ранее создано было.

Видит Зевс, это верно, но надо скрывать
все позорные вещи поэтам,
И на сцену не следует их выводить;
уделять им вниманья не надо.
Как учитель детей наставляет на ум,
так людей, уже взрослых, – поэты.
Лишь полезное должен поэт прославлять!

Как сказал Николай Николаич!

Быть должно человеческим слово твое!

Неизбежно ведь это, несчастный,
Чтоб для мыслей великих и доблестных дел
создавались высокие речи.
Из поэтов полезны бывали всегда благородные
сердцем поэты!

Крепко сказано! Браво, Эсхил!

Ловкий финт!

Ксанфий, что ты застыл, как мышонок?

Весы сломались!

Подлый раб шельмует!

Спокойней надо быть, Аристофан.

О Аполлон Делосский и Дельфийский!
Я пойман, кажется…

Поэт Аристофан,
Эсхил, перед тобой. Отнюдь не раб ничтожный.

Ты знал всегда?

А ты как думал? Ясно
Я видел, кто несет тюки. Забавно было
Твои мне ухищренья наблюдать,
Желание проникнуть к сердцу драмы.

Пока бойцы-поэты отдыхают,
Мои соратники вас пляской развлекут.
Никто не сможет в скуке упрекнуть
Общественность подземного Аида!

Мы чудовища Плутона,
Каждый весом по полтонны,
Слуги вечной тьмы!
Приходи, отцеубийца!
Демагог и кровопийца,
Будем рады мы!
Ух-ха, ух-ха, ух-ха-ха!