Я научилась просто, мудро жить - Ахматова Анна Андреевна

ЧЕРЕЗ 23 ГОДА

• Я гашу те заветные свечи.
• Мой окончен волшебный вечер, —
• Палачи, самозванцы, предтечи,
• И, увы, прокурорские речи
• Все уходят – мне снишься Ты!
• Доплясавший свое пред Ковчегом,
• За дождем, за ветром, за снегом
• Тень твоя над бессмертным брегом.
• Голос твой из недр темноты.
• И по имени! Как неустанно
• Вслух зовешь меня снова… «Анна!»
• Говоришь мне как прежде – «Ты».

13 мая 1963. Днем, Комарово

13 мая 1963-го это 1 мая по старому стилю. Этот день в 1910 году Анна Андреевна и Николай Степанович провели в предотъездных сборах – на следующий день они уезжали в свадебное путешествие в Париж. Для Гумилева – накатанный путь, для Анны – первый выезд за границу, и она, естественно, очень волновалась… Но это было радостное волнение. Не случайна и вынесенная в название стихотворения дата: через 23 года. 1940 – год прихода «Поэмы без героя», где дан такой портрет Гумилева:

• Существо это странного нрава.
• Он не ждет, чтоб подагра и слава
• Впопыхах усадили его

• В юбилейные пышные кресла,
• А несет по цветущему вереску,
• По пустыням свое торжество.

• И ни в чем не повинен: ни в этом,
• Ни в другом и не в третьем…
• Поэтам
• Вообще не пристали грехи.

• Проплясать пред Ковчегом Завета
• Или сгинуть!…

• Да что там! Про это
• Лучше их рассказали стихи.

* * *

Памяти Ник. Влад. Недоброво

• Ангел, три года хранивший меня,
• Вознесся в лучах и огне,
• Но жду терпеливо сладчайшего дня,
• Когда он вернется ко мне.

• Как щеки запали, бескровны уста,
• Лица не узнать моего;
• Ведь я не прекрасная больше, не та,

• Что песней смутила его.
• Давно на земле ничего не боюсь,
• Прощальные помню слова.
• Я в ноги ему, как войдет, поклонюсь,
• А прежде кивала едва.

1922

* * *

Памяти Николая Пунина

• И сердце то уже не отзовется
• На голос мой, ликуя и скорбя.
• Все кончено… И песнь моя несется
• В глухую ночь, где больше нет тебя.

1953

По самой природе своей психики Николай Николаевич Пунин был, что называется, человеком золотой середины, хотя и оказался связанным и творчески (Малевич, Татлин, Хлебников), и сердечно (Ахматова) с людьми края (если вспомнить слова Пастернака о Маяковском: «Вы, певший Летучим Голландцем над краем любого стиха»). Даже в сталинский концлагерь Пунин угодил лишь осенью 1949-го, и, если бы не сердечный приступ в августе 1953-го, практически накануне освобождения, вернулся бы и к своим книгам, и своим музейным экспонатам, тяжело больным и не по годам старым, но вернулся бы…

Правда, это был не первый и даже не второй его арест. Впервые Николая Пунина взяли одновременно с Николаем Гумилевым, в августе 1921-го, но… выпустили! Его жена, женщина решительная, врач, проработавшая несколько лет в прифронтовом военном госпитале, хотя и была на сносях, ринулась в Москву, переполошила Ан. Луначарского, в ту пору еще почти всесильного, добилась от «наркома по просвещению» личного поручительства. Николая Николаевича отпустили через несколько дней после того, как всех остальных «таганцевцев», включая Гумилева, пустили в расход, захоронив в до сих пор не обнаруженном котловане. По всей вероятности, Ахматова была посвящена в эту семейную «тайну», иначе б не повторила в точности действия Анны Аренс-Пуниной. Как и Анна Евгеньевна в 1921-м, в 1935-м, не медля ни часа она отправилась в Москву: хлопотать за взятых чекистами сына и «старого друга» (26 октября 1935-го, на одной волне с Мандельштамом), аж перед самим Сталиным, включив в акцию сразу двух Борисов – Пастернака и Пильняка. (Пильняк был вхож к секретарю вождя народов Поскребышеву)… И вновь случилось невероятное: 3 ноября того же года и Льва Николаевича и Николая Николаевича из-под стражи «освободили». «Немедленно», еще скорее, чем четырнадцать лет назад, через десять дней! (В том страшном августе Николай Николаевич провел в тюремном заключении чуть больше месяца.)