Двадцать лет спустя - Дюма Александр

– Я, монсеньор, – отвечал тот, – знаю человека, который оказал большие услуги одному очень популярному вельможе; из него выйдет отличный предводитель бунтовщиков, и я могу его вам представить.

– Как зовут этого человека?

– Граф Рошфор.

– Я тоже знаю его. К несчастью, его нет в Париже.

– Монсеньор, он живет в Париже, на улице Кассет.

– С каких пор?

– Уже три дня.

– Почему он не явился ко мне?

– Ему сказали… простите, монсеньор…

– Заранее прощаю, говорите.

– Ему сказали, что вы собираетесь принять сторону двора.

Гонди закусил губу.

– Его обманули, – сказал он. – Приведите его ко мне в восемь часов, господин кюре, и да благословит вас бог, как и я вас благословляю.

Второй кюре вышел.

– Теперь ваша очередь, – сказал коадъютор, обращаясь к последнему оставшемуся. – Вы также можете мне предложить что-нибудь вроде того, что предложили только что вышедшие?

– Нечто лучшее, монсеньор.

– Ого! Не слишком ли вы много на себя берете? Один предложил мне купца, другой графа; уж не предложите ли вы мне принца?

– Я вам предложу нищего, монсеньор.

– А, понимаю, – произнес Гонди, подумав. – Вы правы, господин кюре; нищего, который поднял бы весь легион бедняков со всех перекрестков Парижа и заставил бы их кричать на всю Францию, что это Мазарини довел их до сумы.

– Именно такой человек у меня есть.

– Браво. Кто же это такой?

– Простой нищий, как я уже вам сказал, монсеньор, который просит милостыню и подает святую воду на ступенях церкви Святого Евстафия уже лет шесть.

– И вы говорите, что он пользуется большим влиянием среди своих собратьев?

– Известно ли монсеньору, что нищие тоже имеют свою организацию, что это нечто вроде союза неимущих против имущих, союза, в который каждый вносит свою долю и который имеет своего главу?

– Да, я уже кое-что слыхал об этом, – сказал коадъютор.

– Так вот, человек, которого я вам предлагаю, – главный старшина нищих.

– А что вы знаете о нем?

– Ничего, монсеньор; мне только кажется, что его терзают угрызения совести.

– Почему вы так думаете?

– Двадцать восьмого числа каждого месяца он просит меня отслужить мессу за упокой одной особы, умершей насильственной смертью. Я еще вчера служил такую обедню.

– Как его зовут?

– Майяр. Но я думаю, что это не настоящее его имя.

– Могли бы мы сейчас застать его на месте?

– Без сомнения.

– Так пойдемте посмотрим на вашего нищего, господин кюре; и если он таков, как вы говорите, то действительно именно вы нашли для нас настоящее сокровище.

Гонди переоделся в светское платье, надел широкополую мягкую шляпу с красным пером, опоясался шпагой, прицепил шпоры к сапогам, завернулся в широкий плащ и последовал за кюре.

Коадъютор и его спутники прошли по улицам, ведущим из архиепископского дворца к церкви Святого Евстафия, внимательно изучая настроение народа. Народ был явно возбужден, но, подобно рою взбудораженных пчел, не знал, что надо делать. Ясно было, что если у него не окажется главарей, дело так и закончится одним лишь ропотом.

Когда они пришли на улицу Прувер, кюре указал рукой на церковную паперть.

– Вот, – сказал он, – этот человек; он на своем месте.

Гонди посмотрел в указанную сторону и увидел нищего, сидевшего на стуле; возле него стояло небольшое ведро, а в руках он держал кропило.

– Что, он по особому праву сидит здесь? – спросил Гонди.

– Нет, монсеньор, – отвечал кюре, – он купил у своего предшественника место подателя святой воды.

– Купил?

– Да, эти места продаются; он, кажется, заплатил за свое сто пистолей.

– Значит, этот плут богат?

– Некоторые из них, умирая, оставляют тысяч двадцать или тридцать ливров, иногда даже больше.

– Гм! – произнес со смехом Гонди. – А я и не знал, что, раздавая милостыню, так хорошо помещаю свои деньги.

Они подошли к паперти; когда кюре и коадъютор вступили на первую ступень церковной лестницы, нищий встал и протянул свое кропило.

Это был человек лет шестидесяти пяти – семидесяти, небольшого роста, довольно плотный, с седыми волосами и хищным выражением глаз. На лице его словно отражалась борьба противоположных начал: дурных устремлений, сдерживаемых усилием воли или же раскаянием.

Увидев сопровождавшего кюре шевалье, он слегка вздрогнул и посмотрел на него с удивлением.

Кюре и коадъютор прикоснулись к кропилу концами пальцев и перекрестились; коадъютор бросил серебряную монету в шляпу нищего, лежавшую на земле.