Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - Дюма Александр

Двадцатого и двадцать первого мая Бонапарт преодолел перевал Большой Сен-Бернар. Тридцать первого числа того же месяца перешел Тичино при Турбиго. В Милан вступил второго июля. В ночь на одиннадцатое он совещался в Монтебелло с генералом Дезе, который только что вернулся из Египта. Двенадцатого его армия заняла позиции на Скривии. Наконец четырнадцатого июля он дал бой при Маренго, во время которого Ролан, устав от жизни, подорвал себя вместе с зарядным ящиком.

Бонапарту больше не с кем было беседовать о Кадудале, но он не перестал думать о нем. Двадцать восьмого июля он вернулся в Лион. Все время, оставшееся до конца года, он был занят заключением Люневильского мира.

И вот, наконец, в первые дни 1800 года первый консул получил письмо от генерала Брюна, в которое было вложено письмо Кадудаля.

«Генерал,

если бы мне предстояло лишь разгромить тридцать пять тысяч человек, которых вы бросили против меня в Морбиане, я бы, не колеблясь, продолжил борьбу, как я делаю это уже больше года, и в партизанской войне уничтожил бы всех до одного, но на их место тут же приходят другие. Продолжение войны неизбежно приведет к самым плачевным последствиям.

Назначьте день, когда мы можем встретиться, и, полагаясь на ваше честное слово, я безбоязненно явлюсь к вам один или в сопровождении моих адъютантов. Я буду вести переговоры от своего лица и от лица моих людей, и буду несговорчив только в том, что касается их интересов,

Жорж Кадудаль»

Ниже подписи Кадудаля Бонапарт написал:

«Немедленно назначить встречу, соглашаться на все условия, лишь бы Жорж и его люди сложили оружие. Потребуйте, чтобы он явился ко мне в Париж. Выдайте ему охранную грамоту. Я хочу увидеть этого человека и составить о нем собственное мнение».

Ответ Бонапарта был целиком написан его рукой, включая адрес: «Генералу Брюну, главнокомандующему Западной армии».

Генерал Брюн стоял лагерем на той самой дороге из Ванна в Музийак, где на глазах Ролана произошла битва Ста, в которой был разбит генерал Харти.

Жорж явился к нему в сопровождении двух адъютантов, которые ради столь важной встречи сменили военные прозвища на свои подлинные имена — Соль де Гризоль и Пьер Гиймо.

Брюн протянул руку Кадудалю и проводил гостей на тыльную сторону траншеи, где все четверо и уселись.

В ту самую минуту, когда должны были начаться переговоры, явился Бранш-д'Ор с письмом такой важности, как ему сказали, что он счел своим долгом доставить его генералу, где бы тот ни находился. Синие пропустили его к командиру, который с разрешения Брюна взял письмо и прочитал его. Ни один мускул его лица не дрогнул, он сложил письмо, бросил в шляпу и повернулся к Брюну:

— Слушаю вас, генерал, — сказал тот.

Через десять минут переговоры были окончены. Шуаны, солдаты и офицеры, разойдясь по домам, ни в настоящем, ни в будущем не станут подвергаться преследованиям. Их вождь поклялся, что без его приказа они не прикоснутся к оружию.

Для себя Кадудаль просил разрешения продать некоторые земли, мельницу и дом, которые ему принадлежали, и отказывался от репарации. Он намеревался уехать в Англию и жить там на деньги, полученные за проданное имущество.

Что же до встречи с первым консулом, то Кадудаль заявил, что это приглашение считает большой честью и отправится в Париж, как только закончит с нотариусом Ванна дела по продаже имущества и получит охранную грамоту от генерала Брюна.

Для двух адъютантов, которых он хотел взять с собой в Париж, чтобы они присутствовали при беседе с Бонапартом, Кадудаль требовал того же, что и для других, — забвения прошлого, безопасности в будущем.

Брюн потребовал перо и чернил. Договор был написан на листе бумага, лежавшем на барабане. Кадудаль прочитал его, поставил свою подпись и велел подписаться адъютантам. Брюн подписал договор последним, обещая лично проследить, чтобы все пункты договора были неукоснительно соблюдены.

Пока с договора снимали копию, Кадудаль вынул из шляпы письмо и подал Брюну.

— Прочтите, генерал, — сказал он, — и вы увидите, что отнюдь не нужда заставила меня заключить с вами договор.

Действительно, в письме, полученном из Англии, сообщалось, что одному нантскому банкиру были переданы триста тысяч франков с указанием предоставить их в распоряжение Жоржа Кадудаля.

Взяв перо, Кадудаль написал на обороте письма: