Обогнувшие Ливию - Маципуло Эдуард

— Выходи, будем драться! — Матрос выволок Ахтоя на середину дворика. — Выбирай: ножи, мечи, кулаки!

Астарт смотрел на обоих, стараясь заразиться веселостью, воцарившейся в корчме, но пустота раздирала сердце. Его насмешливый тон был не менее фальшив, чем история о мыши. И когда он улыбался, Ахтой в ужасе закрывал глаза и терял нить размышлений.

— Кулаки, — выбрал жрец истины, — сначала я ударю, потом ты.

Все матросы, лежавшие на кошмах и циновках, захохотали. Грузный, просоленный ветрами морской волк и тщедушный сутулый лекарь, похожий на мумию, степенно вышли на середину двора.

Матрос набычился. Ахтой медленно обошел вокруг него раз, второй. Нетерпение зрителей нарастало.

Хозяин постоялого двора поманил Астарта рукой и, когда тот подошел, сказал:

— Саргад Альбатрос тебя ждет, тирянин.

Матрос обливался потом, а Ахтой все медлил. — Бей! — не вытерпел матрос. Ахтой с любопытством разглядывал его волосатый живот и вдруг несильно ударил сухоньким кулачком в солнечное сплетение. Матрос охнул и прошептал:

— Братцы… ничего не вижу.

— Ложись спать, к утру пройдет, — посоветовал ему Ахтой.

Астарт вышел в раскрытые рабом ворота…

— Приветствую тебя, адон Саргад из рода Альбатросов, — Астарт поклонился.

Могучий седовласый старец ударил в ладоши. Из полутьмы комнаты неслышно выскользнула рабыня.

— Зажги светильник!

Он заметно сдал с тех пор, как в последний раз видел его Астарт: постарел, поседел, лицо изрезали морщины, но фигура сохранила стройность, а руки — силу.

При свете благовонных плошек старец не спеша разглядывал посетителя.

— Приветствую тебя. Астарт — твое имя? Так мне передал корчмарь.

Рабыня принесла молодое пальмовое вино, и оба финикийца сели за низенький столик из красного дерева.

— Ты просишься с нами, — сказал старец, по все экипажи давно набраны. И кто ты такой — никому не ведомо.

— Ты меня сделал кормчим, адон Саргад, — Астарт убрал густые волосы и показал серебряную серьгу с дельфином.

— Мальчуган на плоту? — удивился старый моряк. — В тирской луже?

— Значит, помнишь, я рад.

— Но я о тебе ничего не слышал как о кормчем, а бунтари на моих кораблях долго не держатся: или становятся покорными, или сбегают.

— Я тебе, адон, ничего не обещаю. Моя ненависть всегда со мной, и боги перед ней бессильны. Я прошу взять меня и моего друга в один из твоих экипажей.

— Кого же ты ненавидишь?

— В мире всегда достаточно зла…

— Значит, не только ты, но и твой друг, лекарь-мемфисец?

— Ты хорошо осведомлен, адон.

— Лекаря я могу взять. Но ему придется немало потерпеть из-за своей красной кожи. Наши мореходы не любят египтян после карательных походов фараона, хотя мы и служим фараону. Слышал, сколько наших соплеменников погибло у Блаженного острова? Целый квартал хананеев обезлюдел… Попытайся убедить любого из моих кормчих, что ты им нужен.

— Я согласен простым гребцом.

— Э-е, братец, кормчим тебя никто и не думает брать. Моли богов, чтоб нашлось место на скамье гребцов. В нашем плавании любой человек — ценность. У меня гребцами свободные мореходы, рабов на борту не будет.

— Сколько кормчих?

— Ровно семь, священное число далекой родины. Ты найдешь их в шатре на берегу у верфи. Да помогут тебе боги.

«Старик просто хочет испытать меня, — подумал Астарт, подходя к ярко освещенному изнутри шатру, — не может же он так просто швыряться кормчим, желающим пойти хоть матросом».

Астарт вошел в шатер. Вокруг шеста-опоры сидели на циновках знаменитые кормчие, их любимые помощники. Все пили вино и наслаждались морскими историями, которыми всегда набиты головы истинных хананеев. На вошедшего никто не обратил внимания.

Астарт молча разглядывал титанов Красного моря: обветренные, сожженные солнцем физиономии, носатые, решительные, бесшабашные. На некоторых — печать ростовщической хитрости.

И словно жемчужина в россыпи щебня — приятное умное лицо с твердым открытым взглядом. Такой взгляд обычно не нравится людям, у которых есть что прятать за душой. Почти все кормчие были массивны, могучи, огромны, с непропорционально развитыми мускулами, обросшие жирком. Этот же человек был будто изваян искусной и утонченной рукой.

Астарт бесцеремонно уселся на циновку, заставил потесниться мореходов.