Обогнувшие Ливию - Маципуло Эдуард

Чернобородый неказистый грек, одетый, как египтянин или ливиец, в пеструю юбку замысловатой «архитектуры», восседал на пирамиде промасленных и залитых гипсом бочек и на всех языках Средиземноморья предлагал чужестранцам и «правоверным подданным величества царя Верхнего и Нижнего Египта» купить сыр, которым питаются боги на Олимпе: сыр соленый и несоленый, с вином и медом, твердый и мягкий, сыр копченый и сыр, высушенный на солнце…

Привлеченные криками, к нему подходили египтяне и иностранцы, живущие в Египте, толпились у раскрытых бочек, выбирая сыры по вкусу, их обслуживали молодые подручные грека.

Заметив в толпе внушительную фигуру Эреда, чернобородый прихлебнул из огромного сосуда, стоявшего на самой вершине пирамиды, и крикнул ему, путая финикийские и еще какие-то слова, никогда не слышанные Эредом.

— О храбрый муж, слава богам, прибой судьбы выбросил тебя к моим бочкам, но не сыр тебе нужен, я сразу вижу, и не кикеон — напиток богов… Я знаю, что тебе нужно, подойди ближе, и ты всю жизнь будешь целовать мои ноги и возносить хвалу богам.

Заинтригованный Эред приблизился. Грек соскользнул на землю и из висевшей на дереве сумы извлек груду кореньев.

— Нет, и это тебе не нужно — сладкий корень от кашля. А вот белена и дурман, собранные в Вавилонии. Нет, нет, ты послушай, собирают их ночью, высушивают в тени, выдерживают в хранилище, двери и окна которого выходят на север… Неужели не купишь?

— Хорошей тебе торговли, купец, но белена мне не нужна. Скажи мне лучше…

— Да видят боги, для такого могучего мужа мне не жалко… — Он опять запустил руку в суму, поискал и вытащил на свет глиняный сосуд, заткнутый деревянной пробкой, — мне не жалко вот этого чуда из чудес — средство от облысения!..

— Не нужно мне… — сопротивлялся Эред.

— Не тебе, так твоим друзьям, родственникам, родственникам друзей и друзьям родственников!

— Скажи мне, купец…

— О видят боги, все скажу, только купи это чудо, замешенное на жире льва, гиппопотама, змеи, кошки и каменного барана! Стоит только втереть в кожу головы… Это тебе не какая-то касторка, которой мажутся бедняки…

Эред было уступил, чтобы расположить к себе этого пройдоху; ему нужен был посредник для разговора с работорговцами, но чернобородый загнул непомерную цену. На эти деньги можно было бы купить добротную египетскую унирему или стадо баранов.

Видя, что с Эреда нечего взять, грек произнес что-то по-египетски, и цирюльники, лекари, их клиенты, торговцы, нищие — все засмеялись, разглядывая Эреда.

Эред вздрогнул, как от пощечины, по лицу забегали желваки. Он неожиданно прыгнул и поймал шустрого грека за шею.

— Ну-ка, уважаемый, переведи мне, что ты сказал?

Их обступила толпа. Молодые приказчики купца побежали звать на помощь — тут же появился страж порядка, полуголый измученный маджай в старых, стоптанных сандалиях. Откуда-то набежали вездесущие мальчишки. Толпа была в восторге от того, что два чужеземца сцепились и вот-вот в ход пойдут ножи.

Но грек сдался.

— Ты хотел что-то спросить у меня, финикиец? — проговорил он с натугой, тщетно пытаясь разжать железные пальцы Эреда.

— Пойдем со мной, — сказал Эред.

— С большой радостью, только не дави мне шею, она и так у меня тонкая. Хочешь, мы будем пить с тобой кикеон, напиток богов?

Эред выбрался из толпы и пошел по невольничьему рынку, обняв за плечи грека, словно тот был его лучшим другом. Маджай потерял к ним интерес, сел на берегу и, не снимая сандалий, опустил ноги в воду.

Рабы стояли на солнцепеке связками по пять — десять человек. Каждый пятачок тени был занят работорговцами и их клиентами: они беседовали, пили вино и пиво, спорили или считали слитки серебра. И только для самого ценного товара — искусных мастеров и юных девушек — нашлось место в тени у хозяйских помостков.

Рабы стояли утомленные, понурые. Не привыкший к африканскому солнцу белокожий сабинянин неожиданно пошатнулся и упал. На него набросились надсмотрщики, потом, видя, что побои не помогают, оттащили к каналу и окунули в воду.

Среди рабов, выставленных на продажу, были только чужеземцы — рослые и рыжеволосые арамеи, кривоногие, мускулистые мидяне, привыкшие к бешеным конским скачкам без седла, тяжеловесные, огромные ассирийцы, которых продавали по самой низкой цене — в Египте их не любили, стройные черноволосые филистимляне и низкорослые крепыши сирийцы, потомки знаменитых хеттов, о которых Египет помнил со времен великих походов Рамсеса… Измученная солнцем женщина с ребенком на руках — по облику и выговору ассириянка — отгоняла от ребенка мух пучком ивовых ветвей и умоляла прохожих: