Блэк. Эрминия. Корсиканские братья - Дюма Александр

Короче, господин де ля Гравери, еще позавчера отдавший бы всех собак в мире за цедру лимона, особенно если она должна была придать соответствующий вкус крему, господин де ля Гравери, чувствуя, как его сердце разрывается, а глаза наполняются слезами, когда он думает о несчастьях бедного спаниеля, решился положить конец этим несчастьям, дав ему приют, и, как вы видели, он выбирал и промерял то место, где должна была быть воздвигнута конура его будущего товарища.

Однако этому решению предшествовала жестокая борьба, и шевалье оказал упорное сопротивление прежде чем сдаться.

Но даже и после этого время от времени он восставал и все еще продолжал сражаться.

Но чем больше он негодовал на свою слабость и пытался обуздать свое воображение, тем сильнее оно разыгрывалось и тем сильнее его слабость подрывала его волю.

И все же хотя ему и удалось изгнать из своего рассудка те сверхъестественные ассоциации, благодаря которым с этой собакой были связаны воспоминания о его друге Думесниле, тем не менее животное от этого не стало занимать его меньше, он уже не думал о нем иначе, чем думают об одном из братьев наших меньших, и все же он по-прежнему думал лишь о нем.

А дело в том, что эта собака отличалась от всех других собак: как бы мало он ее ни видел, каким бы коротким ни был срок его общения с ней, шевалье убедил себя, что спаниель должен обладать бесчисленным множеством замечательных и исключительных качеств, и, как следует подумав, он, казалось, припоминал, что сумел прочесть их на честной физиономии животного.

Итак, напрасно шевалье, убежденный эгоист, пытался укрыться за своими прошлыми решениями; напрасно он взывал к своим клятвам; напрасно он громко говорил, что поклялся никому не открывать своего сердца на этом свете, будь это двуногое, четвероногое или крылатое существо; напрасно представлял он себе тысячу неудобств, которые, безусловно, повлечет за собой та привязанность, зарождавшаяся, как он чувствовал, в нем к этому животному.

Мы видели, к чему пришел в итоге шевалье.

Он не хотел, чтобы собака жила под одним из тех навесов, в одной из тех конюшен или под одной из тех построек, что уже существовали.

Он решил выбрать ей место, самое лучшее, разумеется, и построить для нее конуру, где бы она могла жить в полное свое удовольствие.

И как бы извиняясь, де ля Гравери сказал самому себе:

«В конце концов это всего лишь собака».

И, покачивая головой, добавил:

«Я еще недостаточно стар и уже недостаточно молод, чтобы, отказавшись от общества мне подобных, отдать остаток своего чувства какому-то там животному».

Затем, протягивая руку к тому месту, где он решил воздвигнуть конуру своего спаниеля, он продолжил:

«А этот, после того как я сделаю для него все, что полагаю должным, может спокойно потеряться или умереть, я тогда даже и пальцем не пошевелю. Я уже не буду обязан, если мне вдруг стала необходима собака, что я, впрочем, категорически отрицаю, так вот, я уже не буду обязан брать на ее место преемника. И разве, если хоть немного разобраться, я нарушаю свои обеты, пытаясь противопоставить невинное развлечение этому монотонно-размеренному существованию? Впрочем, выбрав себе в удел одиночество, я не помню, чтобы я обрекал бы себя к тому же и на рабскую зависимость, которая в сто раз хуже каторги. Нет, черт возьми! Тысячу раз нет!»

Отведя душу столь безбожным ругательством, выдававшим то крайнее раздражение, в котором пребывал де ля Гравери, шевалье выпрямился, желая убедиться, позволит ли кто-нибудь себе утверждать обратное.

Никто не вымолвил ни слова.

Тогда шевалье счел, что данная проблема получила свое законное и надлежащее ей решение.

Однако, чтобы приступить к выполнению своего плана, ему недоставало самого главного — собаки, которая, в ужасе от обрушившегося на нее потока воды, с воем убежала.

Шевалье решил выйти на свою обычную прогулку.

Конечно же, он не станет утруждать себя поисками спаниеля, но если тот попадется ему на пути, то это будет приятная встреча.

Таковы были благие намерения шевалье де ля Гравери в тот момент, когда большой колокол собора пробил полдень.

Несмотря на то, что шевалье де ля Гравери никогда не выходил из дома раньше часу, принимая во внимание серьезность положения, он решил ускорить начало своей прогулки на целых шестьдесят минут.

Он поднялся к себе в комнату, взял свою шляпу — мы уже упоминали, что у шевалье была трость, так как именно своей тростью он вымерял пространство, предназначенное для конуры спаниеля, — набил свой карман кусочками сахара, прибавил к ним плитку шоколада, на тот случай, если сахар послужит недостаточной приманкой, и вышел из дому, но не с определенной целью отыскать собаку, а лишь в надежде на то, что благодаря случаю их пути пересекутся.