Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей - Вронский Константин

И только сейчас Булгарин увидел маленькую девчушку, годка два всего, не больше. Плача отчаянно, она стояла у тела убитой лошади, что единственное ее спасало от безжалостных сапог ищущих избавления из ада взрослых.

Господи, не дай бог, Полина к девчушке обреченной побежит!

– Полина-а, мы не можем помочь ей ничем! Это – невозможно!

– Мы должны! – выкрикнула Полина в отчаянии. Оглянулась по сторонам. И поползла вниз к девчушке.

И ведь добралась, добралась! Вон с улыбкой на руки берет, слезы с грязненькой мордашки утирает. Шепчет что-то успокаивающее.

Только он к ним повернуть хотел, взорвалось в воздухе что-то со свистом.

– Полина! – крик его грохот взрыва перекрыл. Граната.

Фаддей скатился по горухе тел. Чей-то сапог по лицу его пришелся, он крови вкус на губах почувствовал.

Вокруг него по земле катались люди в агонии. Полина! Господи, где же Полина? Фаддей спотыкался о тела разорванные, к ней рвался. Где же она, господи?!

…Она лежала навзничь. Глаза широко раскрыты, кричат глаза о боли невыносимой.

И губы дрожат слабо-слабо.

– Полинушка… Полинушка, что же ты наделала… Полинушка, – нежно прошептал Фаддей, ласково поглаживая ее слипшиеся от крови волосы. – Не могли же мы взять с собой девчушку-то.

– Фаддей… прости меня, Фаддей, – стон в ответ, стон виноватый. – Но она… мне так жаль ее…

– Все хорошо… Все хорошо, Полинушка, – прошептал Булгарин, сглатывая комок, злобно его душивший. – Ты… добрая… ты очень добрая у меня, Полинушка…

Она закашлялась, дернулась, пытаясь подняться. А он дрожал всем телом, чувствуя, как льется по рукам ее такая горячая, такая живая кровь.

– Фаддей, я… я умираю, да? – простонала Полина. – Но… но ты не горюй… не смей, слышишь? Я… я бы все равно не смогла… не смогла до дома добраться. Ты… ты же знаешь… сил у меня совсем не осталось… Устала я…

Фаддей отчаянно замотал головой.

– Нет! Нет, Полинушка, не умрешь… не умрешь ты. Мы дальше с тобой отправимся… Я домой тебя отведу, к дядюшке твоему, – прошептал он, зная прекрасно, что говорит неправду, пред богом лукавит.

– Фаддей, – простонала она. – Ворочайся к своим! Слышишь? Ради меня ворочайся, ради меня! И холмик мне… могильный у себя дома на… на погосте насыпь. Ты… ты не забывай меня… И добейся всего, о чем мечтал студиозус геттингемский. Коли добьешься, и я… не до конца умру…

– Я люблю тебя, Полинушка, – слезы застилали глаза, чертовы слезы, из-за них от него ее лицо ускользает!

– Я… тоже… всегда… тебя любила, – улыбнулась Полина. И закрыла глаза.

Фаддей прижал к себе девушку, звать начал испуганно. Поцеловал в отчаянии, так ответа и не услышав. Напрасно. Все напрасно. Все…

Торопливо ножом локон ее волос срезал и в кармане нагрудном спрятал. А большего ему для памяти вечной и не надобно. Надо прочь бежать, коли погибать не хочет. Но хочет ли он жить?

А поднявшись на ноги, закричал от ужаса. Казалось, кошмар пожара московского вновь повторялся. Все кругом полыхало, земля сама горела. Там – мост, там – французы, а за стеной огня – свои, русские. И Фаддей шагнул в огонь. Где-то там, за его спиной, в груде мертвых тел человеческих осталась Полина…

…Весть о том, что Наполеону удалось ускользнуть, произвела большой переполох в главной квартире русской армии. Штабные господа с удовольствием принялись раздувать это событие до размеров огромного вселенского несчастья. Злорадствуя, враги фельдмаршала обвиняли во всем одного его. Но какой смысл имели для него теперь бесцельные споры о том, почему не удалось при Березине захватить Наполеона? Да и стоило ли унижать свое достоинство тем, чтобы отвергать вздорные обвинения, возводимые на него враждебной партией штабных господ и, в первую очередь, английским агентом сэром Робертом Вильсоном, которого приводило в бешенство спокойное, кажущееся безразличным отношение Кутузова к березинской истории.

– Я бы желал, ваша светлость, осведомить мое правительство о причинах несчастья, постигшего нас при березинской переправе, – требовательно, но с истинно дипломатичной вежливостью произнес Вильсон. – Но – увы! – я лишен возможности это сделать, не зная мнения на сей счет вашей светлости…

– А я, батенька, вообще не понимаю, о каком несчастье вы говорите, – невозмутимо отозвался Кутузов. – Мне известно, что при переходе через Березину доблестные русские войска совершенно поразили неприятельскую армию, коя вынуждена далее спасаться бегством…