Влюбленная в море - Картленд Барбара

«Морской ястреб» вошел в пределы слышимости, матросы дружно закричали «ура», и у Родни неожиданно перехватило горло. Это было так по-английски, по-домашнему. Люди приветствовали захваченную «Святую Перпетую», как приветствовали бы любимую команду или родной берег, показавшийся на горизонте после долгого плавания.

Когда Родни спасался бегством от испанцев, матросы не упрекнули его вслух, но он понимал, что глубоко разочаровал их. Теперь они выказывали ему свое одобрение, и он внезапно почувствовал, как вопреки всякой логике его переполняют благодарность и удовольствие от того, что он реабилитировал себя в их глазах.

Ветер между тем почти совсем стих, и лечь в дрейф суднам не составило труда. С «Морского ястреба» спустили шлюпку, и Родни развеселился, увидев, что первой на борт «Святой Перпетуи» поднялась Лизбет. Когда надо, она умела оставаться незаметной, но если ей требовалось получить желаемое, она вовсю пользовалась своим положением почетного гостя.

— Ах, Родни! Вам это удалось!

Она схватила его за руку, в своем волнении забыв обо всем на свете, и об осторожности тоже.

— Примите мои поздравления, сэр. — Приветствие Барлоу прозвучало официально, но лицо его, несомненно, выражало восхищение. Он с нетерпеливым интересом оглядывался, отмечая каждую деталь галиона: массивные брусья, низкие переборки, квадратной формы корму, высоко вознесшуюся над остальной частью палубы, словно башня, из-за поручней которой поблескивали отполированной бронзой полдюжины крупнокалиберных пушек. Барлоу с неприкрытым изумлением разглядывал эмблемы на позолоченных деревянных опорах, доску на корме с названием судна, покрытую замысловатым узором. Рельефные носовые украшения, причудливые высокие восьмиугольные такелажные стойки казались ему смешными и ненужными излишествами.

— Клянусь душой короля Гарри!

Это излюбленное восклицание Барлоу вырывалось у него в минуты сильного душевного волнения.

— Это самый чудный корабль из тех, что мне доводилось видеть, — сказала Лизбет, втянув в себя воздух. — Расскажите же по порядку, как удалось вам его захватить. Вам пришлось сражаться?

— Все прошло по плану, — сказал Родни, глядя не на нее, а на Барлоу. — А мастер Гэдстон и его люди вернулись на борт?

— Да, сэр.

Родни улыбнулся. Этот вопрос до сих пор не переставал мучить его.

— Тогда давайте оглядим наше приобретение, а потом найдем тихую бухту, где сможем спокойно произвести осмотр груза. Индеец, кстати, вернулся вместе с Гэдстоном?

— Да, сэр, — кивнул Барлоу. — Он веселился, как дитя, и мастер Гэдстон тоже.

Родни засмеялся:

— На этот раз действительно был подвод для веселья.

Он повел всех к кают-компании, но едва они ступили на корму, как дверь каюты открылась и на палубу шагнул человек. Это было такой неожиданностью, что несколько мгновений все могли только в молчаливом изумлении смотреть на него.

Незнакомец был очень молод и очень красив, оливковая кожа и черные глаза выдавали в нем испанца. На нем был камзол модного цвета бордо и такие же бриджи, чулки несколько более светлого оттенка и расшитый золотом гофрированный воротник.

Туфли украшали розы в тон камзолу, усеянные золотыми блестками. На шее у него висела толстая золотая цепь с драгоценными камнями.

Несколько секунд все молчали. Незнакомец во все глаза смотрел на Лизбет, Барлоу и Родни, и последний снова вспомнил о своем непрезентабельном виде. Тем не менее именно ему подобало проявить инициативу. Родни расправил плечи и выступил вперед с самодовольством, которого вовсе не испытывал.

— Ваше имя, сеньор? — Он заговорил по-испански, и молодой человек отвечал ему на том же языке.

— Меня зовут дон Мигуэль, я сын маркиза де Суавье, владельца этого судна.

Родни слегка наклонил голову:

— А я Родни Хокхерст, слуга ее величества Елизаветы Английской, капитан «Морского ястреба», а теперь также и «Святой Перпетуи», которую считаю своим военным трофеем.

— Понимаю, сэр. — Голос испанца звучал спокойно и ровно. Он положил руку на висевшую у него на боку саблю, отстегнул ее и протянул Родни освещенным веками жестом проигравшего. Родни принял саблю и передал ее Барлоу.

— Спасибо, сеньор де Суавье, — произнес он. — Разумеется, вы должны считать себя моим пленником, но на время нашего возвращения в Англию мы постараемся устроить вас со всеми удобствами.