Падение титана, или Октябрьский конь - Маккалоу Колин

Чего Долабелла не ожидал, так это активного протеста сената. В дни уличной смуты на его заседания мало кто приходил. Кворума там практически не было никогда, и Долабелла напрочь забыл о правительстве Рима. А что сделал Ватия Исаврик? Он набрал-таки кворум и заставил почтенных отцов принять senatus consultum ultimum! Закон, вводящий чрезвычайное положение, во всем равносильное военному. И никому иному, как Марку Антонию, было поручено покончить с насилием в Риме. А тому надоело полугодовое напрасное ожидание. Даже не подумав предупредить Долабеллу, он привел на Форум десятый легион и приказал унять хулиганов. Несчастные завсегдатаи Форума оказались в эпицентре резни. А каких именно людей казнил после Антоний, Долабелла понятия не имел. Он мог только догадываться, что солдаты Антония просто похватали первых встречных, пока не набрали пятьдесят человек. С улиц Велабра, разумеется, где проживали торговцы. Антоний хоть и мясник, но патриций, он никогда не решится тронуть своих.

А теперь Цезарь вернулся. И Публия Корнелия Долабеллу вызвали в Общественный дом, к диктатору Рима.

Звание великого понтифика обязывало Цезаря жить в государственном здании, принадлежащем Риму. Улучшенное и расширенное сначала великим понтификом Агенобарбом, а потом великим понтификом Цезарем, это огромное строение находилось в самом центре Римского Форума и было разделено. На одной его половине жили шесть весталок, на другой — великий понтифик. Весталки были в ведении главного жреца Рима, и потому он их опекал. Они жили не как затворницы, но их девственность служила залогом благополучия Рима, притягивала к нему удачу, и об этом помнили все. Приняв посвящение лет в шесть или семь, весталка блюла свой обет тридцать лет, затем ее освобождали от него. Она уходила в мир и даже, если хотела, могла выйти замуж. Как сделала, например, Фабия, выйдя замуж за Долабеллу. Религиозные обязанности этих жриц не были обременительными. Но имелись у них и светские обязательства, ибо весталки являлись хранительницами завещаний всех римских граждан. Ко времени возвращения Цезаря в Рим у них накопилось более трех миллионов таких документов. Все они были аккуратно подшиты, пронумерованы, размещены по районам, ибо их составляли даже беднейшие жители Рима. Вручив весталкам свое завещание, гражданин твердо знал, что оно никуда теперь не денется и что никто к нему не прикоснется, пока он не умрет и к жрицам Весты не придет человек, облеченный правом официально утвердить его волю.

Так что когда Долабелла явился к Общественному дому, он пошел не на половину весталок и не в храм (в Общественном доме, естественно, имелся храм), над чьим входом красовался новый роскошный фронтон, а поскребся в дверь личных покоев главного жреца Рима.

Все старики времен инсулы Аврелии в Субуре уже умерли, включая Бургунда и его супругу Кардиксу, но их сыновья и невестки остались при Цезаре, на хозяйстве. Третьим из них по рангу и возрасту был Гай Юлий Трог. Он приветствовал посетителя легким поклоном, но все равно смотрел сверху вниз, и рослый, всегда выделявшийся в любом обществе Долабелла едва ли не в первый раз ощутил себя карликом.

Цезарь был в своем кабинете, одетый как великий понтифик, при всех регалиях. Долабелла знал, что это важное обстоятельство, но не очень-то понимал, каким боком оно ему выйдет. Эти пурпурные и алые полосы на тоге и на тунике, этот покрытый золотом потолок, золотые карнизы… Множество горящих ламп, хотя в окно льется свет… Великолепное жреческое одеяние словно бы повторяло цветовой спектр обстановки.

— Сядь, — коротко сказал Цезарь, положил свиток, который читал, и пригвоздил Долабеллу к месту своим ужасным, холодным, пронзительным, почти нечеловеческим взглядом. — Что ты можешь сказать в свое оправдание, Публий Корнелий Долабелла?

— Что ситуация вышла из-под контроля, — честно сказал визитер.

— Ты набрал банды, чтобы терроризировать город.

— Нет, нет! — со всей убедительностью возразил Долабелла, широко открывая невинные голубые глаза. — Правда, Цезарь, вовсе не я их организовал! Я только вынес на рассмотрение проект закона о списании всех долгов. И как только я сделал это, обнаружилось, что в Риме очень много людей с большими долгами. Мой законопроект собирал сторонников, как снежный ком, катящийся с холма Виктории.

— Если бы ты не предложил столь безответственный законопроект, Публий Долабелла, этот ком никогда бы не вырос, — сурово сказал Цезарь. — Неужели твои долги так велики?