33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Анташкевич Евгений Михайлович

«Игра в кошки-мышки, честное благородное слово!» – с саркастической ухмылкой подумал он.

До обеда Михаил Капитонович успел просмотреть большую часть дел. Они были неинтересные: мелкие кражи, мелкое мошенничество, семейные ссоры, драки в питейных заведениях, драки с извозчиками. Только одно дело его заинтересовало, оно касалось «Союза мушкетёров», в нём было длинное, похожее на газетную статью сообщение, с подробным описанием собрания и того, кто и что на этом собрании говорил: говорили о том, как свергнуть большевиков. Сорокин усомнился и с мыслью: «Вот мы им!» и «Сегодня надо бы поужинать!» – отодвинул стопку просмотренных дел на край стола.

Он вышел на улицу и остановил рикшу, чтобы ехать по адресам публичных домов и опиекурилен. Самый отдалённый из написанных Ивановым адрес был на 15-й улице района Фуцзядянь.

– На Пятнадцатую! – сказал он рикше.

Рикша повернул к нему голову.

– Пятнадцатая! – повторил Сорокин, но рикша стоял, смотрел на него с разинутым ртом и не двигался.

«Чёрт! Он же не понимает! – осознал Сорокин. – Как же я ему объясню, если я сам не знаю по-китайски?» Тогда он трижды показал китайцу раскрытые пять пальцев и махнул рукою на восток.

– Фуцзядянь? Ши у цзе? – переспросил рикша.

«Чёрт с тобой, бестолочь косоглазая! – согласно кивнул ему Михаил Капитонович. – В крайнем случае буду подсказывать по дороге!»

Рикша легко покатил коляску. Михаил Капитонович уютно уселся и смотрел направо и налево, перед его глазами плыли деревья, встречные рикши, извозчики и автомобили, по тротуарам шли люди, и всё это как будто бы не шумело и ничего не выделялось особо: заборы, деревья, окна в домах, вывески на магазинах на русском языке и на китайском.

«А ведь я ни слова не знаю по-китайски! – Он глядел на вывески и думал. – Как же я здесь живу? Как буду жить?» За два без малого года жизни в Харбине, хотя какая это была жизнь, он только-только начинал жить, он ни разу об этом не задумался. Не успевал, потому что с ним и вокруг него всё происходило естественным образом, без всякого его участия: помог Румянцев, подобрал Гвоздецкий, потом Серебрянников, потом Иванов, после Иванова Ли Чуньминь; сами по себе в его жизни присутствуют Штин, Вяземский и Суламанидзе… Эта мысль взволновала.

«А что такого? Всё само собою происходит! – попытался успокоить себя Михаил Капитонович. Он стал глядеть на вывески, на то, что было написано по-китайски, он надеялся, что это отвлечет. – По-моему, это называется иероглифы! – подумал он и понял, что это слово за всё время пребывания в Китае он произнёс впервые. – Однако как-то вы, Михаил свет Капитонович, всё-таки живёте без царя в голове!» Рикша поворачивал с Китайской на Мостовую.

«А что тебе ещё надо? Ну и хорошо! – Он смотрел на красивую рекламу, зелёную с большими красными иероглифами, по краям которой висели колыхающиеся на ветру яркие бумажные гирлянды. – Вот что тут написано? А тут написано – «Лондон», видишь, как всё просто!» На живописных щитах между окнами магазина красовались леди и джентльмены в пальто, жакетах и смокингах – это был оптово-розничный суконно-мануфактурный магазин «Лондон».

«Вот он – «Лондон» и есть! Трудно ошибиться, особенно если под иероглифами написано по-русски! А вот, смотри – «Товарищество Оптик», а сверху опять иероглифы! Ну и что? Это просто такой город! Такой удобный! Можно жить всем! И не надо учить никакого китайского!» Он немного успокоился и решил созерцать и не думать больше ни о чём сложном и к концу поездки, уже приближаясь к 15-й улице Фуцзядяня, вспомнил слова Штина о том, что, если Бог даровал жизнь, значит, надо жить. Однако отделаться от ощущения, что Харбин это не его город, не мог.

Михаил Капитонович быстро разобрался со всеми пятнадцатью адресами, и везде рядом с публичным домом обязательно была опиекурильня.

«Хорошая догадка, но – не великая!» – резюмировал Сорокин и как мог жестами объяснил рикше, что надо возвращаться.

Когда на обратном пути съехали на Мостовую, он закричал, рикша обернулся, Михаил Капитонович показал ему рукой направо на Участковую, и тот свернул.

«Вот видишь? А ты переживаешь! Не нужен тебе никакой китайский» – этой мыслью он, как могильной плитой, придавил свои переживания, вошёл в «Лотос» и сел за столик, за которым сидел с Ивановым, когда тот привёл его сюда в первый раз. Столик располагался в углу, и отсюда был хорошо виден вход.

– Сто изво́лит, господи́на? – спросил моментально подбежавший к столику официант, который был больше похож на обычного московского полового: весь в белом и с перекинутым через руку полотенцем.