33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Анташкевич Евгений Михайлович

Он огляделся. То, что он видел перед собой, можно было назвать одним словом – убожество! Железная кровать, плоский вылежанный матрац со скомканной, уже желтоватой простынёю и расплющенная подушка. Хозяин квартиры оставил ему круглый обеденный стол, два стула, комод с выдвижными ящиками, а три гвоздя для одежды в дверь со стороны комнаты он вбил сам. С того дня, как он здесь живёт, он один раз прошёлся по полам веником, о существовании которого и не знал бы, если бы не фронт и денщики. А здесь он сам себе денщик.

Он встал и пошёл мыться в раковине на маленькой кухоньке, в которой вдвоём было не развернуться. Вернулся с мыслью, что надо как-то изменить жизнь, и тут же понял, что никогда бы об этом не подумал, если бы не Элеонора. Он остановился посередине. В углах и на плинтусах комками «перекати-поля» лежала пыль. Скорее всего, пыль лежала везде, но на тусклых поверхностях старой мебели её не было видно. Он подошёл к комоду и взял фотографическую карточку в бронзовой рамке под стеклом. На ней была изображена вся компания, которая сфотографировалась во время венчания Георгия Вяземского. Из-за толстого слоя пыли на стекле лица были мутные. Он протёр стекло рукавом и понял, что нижнюю рубаху уже надо стирать.

«Тьфу, чёрт! – выругался он. – Надо кого-нибудь позвать, чтобы убрались… и скорее отсюда на воздух!» В голову стали пробираться предательские воспоминания о родительском доме в Омске, о его уютной комнатке с младшим братом, но дверь перед этими воспоминаниями он захлопнул.

«Попрошу Мироныча, он здесь всех знает, пусть мне горничную найдёт!»

Когда Михаил Капитонович вышел на улицу и посмотрел на часы, то удивился – ещё было без четверти девять, и он подумал: «Это отлично, успею на «кукушку», а там Мироныч!» – и он свистнул извозчику.

Мироныч оказался в курсе всего, что сегодня должно было произойти.

– Ты, ваше благородие, туда не лезь. Драка будет большая, к ней все заранее готовились, на этот счёт у них договор имеется…

Сорокин удивлённо слушал.

– Они часто друг дружку задирают, это уж не первый раз! Одне однех подстерегают, и начинается молотиловка… А тут недели две назад мушкеты напали на малолеток, так старши́е им не простили, и сегодня будет… Ты понял?..

Сорокин кивнул.

– Тама будет полиция в гражданском платье, мы… и ты – ежли пожелаешь! Только в ограду не входи, а следи, кто куда побежит, а потом мы с тобой справченцию отпишем… для начальства… особо гляди, ежли кто ножи выбрасывать будет.

– Ты сказал, назначено, во сколько? – спросил Сорокин.

– А аккурат через двадцать минут! Ты ежели туда напрямки, так даже пёхом успеешь. С собой не возьму!

Сорокин посмотрел на часы – значит, драка намечена на десять.

Михаил Капитонович пошёл к городскому саду напрямую по Новоторговой улице. Он думал: «В десять я встану на точку… – Он вспомнил, что рядом с этой «точкой» покойный Огурцов ранил ножом покойного Иванова, и вздохнул. – Драка будет минут пятнадцать – двадцать, значит, в половину одиннадцатого я уже буду свободен. Что дальше?» Что дальше, он пока не знал. Вдруг он вздрогнул оттого, что где-то далеко ударил благовест. Он повертел головой, вокруг не было ни одной церкви, только строящаяся София, но ещё без звонниц, с большим деревянным крестом на воротах в строительном заборе и маленьким колоколом. Михаил Капитонович вспомнил: «Сегодня же праздник, Сретенье!» Он на секунду остановился и перекрестился.

Около ограды городского сада он увидел молодых людей. Кто это был, мушкетёры или советские комсомольцы, понять было трудно. Несмотря на предостережение Мироныча, он пошёл в сад. Около ворот, по правую и по левую стороны сидели два нищих старика. Он не обратил на них внимания, но, когда проходил, они его окликнули, сначала справа, потом слева. Он всмотрелся – это были Моня и Ноня. Михаил Капитонович остановился в нерешительности, к кому первому подойти, но они, не вставая с колен, подползли к нему сами. Он замешкался и полез в карман, вытащил деньги и стал отсчитывать купюры.

– Что с вами, куда вы пропали? – спросил он обоих.

Первым заговорил Моня. Или Ноня.

– Мы, вашбро… не «куда» пропали, а вовсе пропали! Без покойного Ильи Михайловича, земля ему пухом, нам тама делать было неча, всё одно погнали бы, а так сидим, вот, на хлеб хватает! А вы шли ба отседа, а то, не ровён час, накостыляют! Сёдня тута будет… не приведи Господь! – говорил один, а другой вдыхал воздух, но вставиться в речь первого у него не получалось.