Падение титана, или Октябрьский конь - Маккалоу Колин

— Да, нравится, дядя Гай.

— Ты сама настояла на этом союзе?

— Я не имею права на чем-то настаивать, — сказала она, бледнея.

— Ты знакома с этим сорокапятилетним мужчиной?

— Да, дядя Гай.

— И ты хочешь быть его женой?

— Да, дядя Гай.

— Есть ли кто-то, за кого ты охотнее вышла бы замуж?

— Нет, дядя Гай, — прошептала она.

— Ты говоришь мне правду?

Она подняла на него огромные испуганные глаза. Ее лицо стало пепельно-белым.

— Да, дядя Гай.

— В таком случае, — сказал Цезарь, кладя на стол ягоды, — мои поздравления, Октавия. Однако, как великий понтифик, я запрещаю брак confarreatio. Брак будет обычным, и ты сохранишь за собой право распоряжаться своим приданым.

Бледная, как и ее дочь, Атия поднялась — на редкость неуклюже.

— Кальпурния, пойдем, я покажу тебе приданое Октавии.

Три женщины, опустив головы, быстро покинули комнату.

Цезарь спокойно обратился к Филиппу:

— Это очень странный союз, друг мой. Ты хочешь выдать внучатую племянницу Цезаря за одного из его врагов. Что дает тебе право поступить так?

— У меня есть все права, — ответил Филипп с горящими глазами. — Я — paterfamilias. Ты — нет. Когда Марцелл-младший пришел ко мне с предложением, я посчитал его лучшим из вариантов.

— Твой статус paterfamilias спорный. По закону за нее отвечает ее брат. Теперь он совершеннолетний. Ты говорил с ее братом?

— Да, — процедил сквозь зубы Филипп. — Говорил.

— И что ты ответил, Октавий?

Как официальное лицо, Октавий поднялся с ложа и пересел на стул напротив Цезаря, чтобы смотреть ему прямо в глаза.

— Я тщательно обдумал предложение, дядя Гай, и посоветовал отчиму согласиться.

— По каким же резонам, Октавий?

Дыхание парня участилось, при каждом выдохе стал слышен хрип, однако он явно не собирался отступать, хотя эмоциональное напряжение, согласно теории Хапд-эфане, грозило ему приступом астмы.

— Во-первых, Марцеллу-младшему достались поместья его брата Марка и его двоюродного брата Гая-старшего. Он купил их на аукционе. Когда ты составлял списки отторгаемых от владельцев поместий, дядя, ты не внес туда поместья Марцелла-младшего, поэтому мой отчим и я посчитали, что как жених он приемлем. Таким образом, его состояние — это первый мой довод. Во-вторых, Клавдии Марцеллы — это известный плебейский род с консулами во многих поколениях и крепкими связями с патрициями Корнелиями ветви Лентулов. Дети Октавии от Марцелла-младшего будут иметь большое общественное и политическое влияние. В-третьих, я не считаю, что поведение этого человека или его брата, консула Марка, было нечестным или неэтичным, хотя признаю, что Марк был твоим ярым противником. Но он и Марцелл-младший встали на сторону республиканцев лишь потому, что считали их точку зрения правильной, а ты, дядя Гай, в отличие от всех других, никогда не наказываешь за это. Если бы женихом был Гай Марцелл-старший, я бы его отверг, ибо он ввел в обман и Помпея Магна, и сенат — поступок, который ты, я и все порядочные люди сочли отвратительным. В-четвертых, я внимательно наблюдал за Октавией, когда они встретились, а потом поговорил с ней. Хотя тебе он может не нравиться, дядя, Октавии он очень понравился. Он не безобразен, начитан, обходителен, добродушен и безумно в нее влюблен. В-пятых, его будущее положение в Риме напрямую зависит от твоего расположения. И наконец, в-шестых, он будет отличным мужем. Я сомневаюсь, что Октавия когда-нибудь сможет упрекнуть его в неверности или в плохом обращении, что мне, например, не пришлось бы по вкусу.

Октавий расправил свои узкие плечи.

— Таковы мои доводы в пользу того, что он будет подходящим мужем для моей сестры.

Цезарь расхохотался.

— Очень хорошо, молодой человек! Даже Цезарь не мог бы быть более объективным. Я понимаю так, что на очередном созыве сената мне надо будет замолвить словечко за Гая Клавдия Марцелла-младшего, достаточно хитрого, чтобы в сложный момент притвориться больным, достаточно практичного, чтобы скупить имущество своих родичей, и достаточно предприимчивого, чтобы укрепить свое положение при диктаторе Цезаре политическим браком. — Он выпрямился на ложе. — Скажи мне, Октавий, если бы ситуация изменилась и появился бы более выгодный жених для сестры, ты разорвал бы эту помолвку?

— Разумеется, Цезарь. Я очень люблю свою сестру, но нам весьма трудно заставить наших женщин понять, что они всегда должны помогать нашей карьере и нашим семьям, выходя замуж за тех, кого мы им укажем. Октавия ни в чем не нуждается, от самых дорогих одежд до образования, достойного Цицерона. Она знает, что цена ее комфорта и привилегий — покорность.