Иисус: Возвращение из Египта - Райс Энн

Это был первый настоящий ужин с тех пор, как мы покинули Александрию. И еды было вдоволь. Я съел столько, сколько смог.

После ужина со мной захотел поговорить Клеопа и попросил всех оставить нас вдвоем. Тетя Мария лишь взмахнула рукой и пошла прилечь ненадолго, чтобы потом присоединиться к другим женщинам в хозяйственных делах, а тетя Саломея занялась Маленьким Иаковом и другими малышами. Маленькая Саломея помогала кормить крошку Есфирь и Маленького Зокера, своих любимцев.

Мама подошла к Клеопе.

— Зачем он тебе? Что тебе надо? — спросила она брата и села слева от него, не слишком близко, но и не далеко. — Почему ты хочешь, чтобы все ушли? — Она говорила ласково, но твердо.

— Уходи, — сказал он ей. По его голосу можно было подумать, что он пьян, но он не пил. Он всегда пил вина меньше, чем остальные. — Иисус, подойди поближе, чтобы расслышать, что я буду шептать тебе на ухо.

Мама отказалась уходить.

— Не искушай его, — попросила она.

— И что ты хочешь этим сказать? — спросил Клеопа. — Неужели ты думаешь, что я пришел в Священный город Иерусалим, чтобы искушать его?

Потом он схватил меня за руку. Его пальцы горели.

— Хочу рассказать тебе кое-что, — обратился он ко мне. — Запомни это. Мои слова должны остаться в твоем сердце навсегда, вместе с Законом, слышишь? Когда она сказала мне, что ей явился ангел, я поверил ей. Ангел явился ей! Я поверил.

Ангел — тот ангел, что приходил в Назарет. Он являлся маме. Клеопа говорил это, когда мы плыли на корабле. Но что это значит?

Мама все смотрела на брата. Его же лицо увлажнилось, глаза стали огромными. Я чувствовал, как дядю трясло в лихорадке. Я даже видел это.

Он продолжал:

— Я поверил ей. Я ее брат или нет? Ей было тринадцать, ее обручили с Иосифом, и говорю тебе, она никогда не покидала нашего дома без присмотра, никто не мог быть с ней без нашего ведома, ты знаешь, о чем я — о мужчине. Этого не могло быть, и я — ее брат. Помни, что я говорю тебе. Я поверил ей. — Он откинулся на тюк из одежды, лежащий у него под боком. — Невинное дитя, дитя в услужении Иерусалимского храма, она ткала храмовую завесу с другими избранными, а потом была дома у нас на глазах.

Клеопа дрожал. Он пристально посмотрел на маму. Она отвернулась, а потом отошла. Но не очень далеко. Она стояла спиной к нам, рядом с нашей родственницей Елизаветой.

Елизавета наблюдала за Клеопой и за мной. Не знаю, слышала она нас или нет.

Я не двигался. Я смотрел сверху вниз на дядю. Его грудь вздымалась и падала с каждым хриплым вдохом, и вновь и вновь его сотрясал озноб.

Мой мозг напряженно работал, складывая воедино все собранные мной кусочки информации. Я пытался понять слова Клеопы. Мне было всего семь лет, но я всю жизнь спал в одном помещении с мужчинами и женщинами, и другие комнаты тоже не запирались, или же отдыхал во дворе, под открытым небом, где мы спасались от летней жары. Я всегда жил рядом с взрослыми, я слышал и видел многое. Мой мозг трудился, складывая кусочки так и этак. Но все равно я никак не мог понять, что хотел сказать Клеопа.

— Помни, что я сказал тебе. Я поверил! — повторял он.

— Но на самом деле не до конца? — прошептал я.

Его глаза широко распахнулись, и на его лице появилось новое выражение, как будто он пробуждался из своей лихорадки.

— И Иосиф тоже не уверен? — снова шепотом спросил я. — Вот почему он никогда не ложится с ней.

Мои слова опережали мысли. Я сам удивился тому, что сказал. Мне стало холодно до самых костей. Но я не стал исправлять того, что произнес.

Дядя Клеопа приподнялся на локте и приблизил ко мне свое лицо.

— Все как раз наоборот, — проговорил он. Он дышал с трудом. — Иосиф не прикасается к ней, потому что верит. Разве ты не понимаешь? Как он может прикоснуться к ней после такого? — Клеопа улыбнулся и потом засмеялся своим тихим странным смехом. — А ты? — шептал он. — Предстоит ли тебе вырасти и выполнить пророчества? Да, предстоит. И предстоит ли тебе быть ребенком, прежде чем ты станешь мужчиной? Да, предстоит. Иначе никак. — Его глаза глядели куда-то вдаль, как будто он не видел то, что окружало нас сейчас. Ему было трудно дышать. — Так же все было и с царем Давидом. Помазанный, а затем снова посланный к стаду, подпаском, помнишь? До тех пор, пока не призвал его Саул. До тех нор, пока Господь Бог не позвал его! И никто не может понять этого! Они все не понимают, что ты должен расти как все дети! И в половине случаев они даже не знают, что с тобой делать! А я — я уверен! И всегда был уверен!