33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Анташкевич Евгений Михайлович

– Так не забыли?

– Нет, нет, Светлана Николаевна, завтра приходите! А сыру не привезли? – спросил он.

– Не привезли, Михал Капитоныч, хотя… – она кивнула на стоявший на столе под нижней полкой чёрный телефонный аппарат с перекрученным проводом, – я каждый раз заказываю, что в списке написано, – и она показала на прикнопленный к ребру полки листок бумаги, на котором под синюю копирку был напечатан какой-то вертикальный список, – я заказываю, а они чё привезут, то и привезут, но завтра обещали.

– Это было бы кстати! А вы приходите! – ещё раз повторил ей Михаил Капитонович, приподнял шляпу и повернулся к двери. Светлана Николаевна смотрела на него, пока он не скрылся за дверью, после этого перевела взгляд на мужчину.

Михаил Капитонович вышел на крыльцо и шагнул на мосток, тот сыграл своим дальним концом и ударился о следующий мосток. В посёлке эти мостки называли «трату…», «троту…», глядя на лежащие три длинных серых доски, сбитые снизу тремя короткими, Михаил Капитонович, как всегда, додумал: «…арами». Такими мостками-«тротуарами» были вымощены улицы посёлка.

Несколько лет назад, когда Михаил Капитонович ещё сидел придурком в канцелярии, кум, чувствуя в нём родственную душу и зная из следственного дела биографию зэка́ «Сорокина М.К.», как-то рассказал, что, когда ездил в управление на совещание по реабилитации, начальники показали дело на трёх страничках. На первой страничке в правом верхнем углу была написана резолюция: «Такого-то и такого-то (имярек), раз… (перечеркнуто), рас… (перечеркнуто), вбыть к ё…ной матери!» Кум по этому поводу недоумевал: мол, какой неграмотный народ работал в 30-х годах в НКВД. Сам же он гэкал на суржике и не мог выговорить слово «рекогносцировка»: у него получалась «рэйганасцироука», а его коллеги не знали твёрдо, как правильно писать: «тратуар» или «тротуар». Это была одна из великих магаданских загадок. А мужик – кум – в общем-то был добрый, на зэков орал громко, но не бил больше трёх раз в одно и то же место. Михаила Капитоновича он ни разу не ударил вообще. Всё-таки чувствовал в нём родственную душу.

– Михал Капитоныч! – вдруг услышал Сорокин за спиной. Он вздрогнул. «Михал Капитонычем» здесь его могла назвать только Светлана Николаевна, но голос за спиной был мужской. Он не стал оборачиваться.

Как он не любил этот новый русский язык. Он столкнулся с ним в сентябре 1945 года, сразу, как только попал в СССР, и всегда после этого старательно избегал разговорных сокращений в именах и отчествах и таких слов, как «зона», «хозяин», «зэк» или «зэчка», «кум». В особую ярость его приводило слово «вертухай». Это было так по-советски. А интеллигентные люди, которые отбывали вместе с ним, из советских же, пользовались этой лексикой, и даже с некоторым шиком. Его это раздражало. Для него, профессионала, «зона» была тюрьмой, «хозяин» – начальником тюрьмы, «кум» – опером в тюрьме, «зэк» и «зэчка» были заключенные, а «вертухай» – просто надсмотрщик. Поэтому, когда он услышал за спиной «Михал Капитоныч», он вздрогнул, неприязненно пожал плечами, но не обернулся и ступил на следующий мосток.

– Михаил Капитонович! – Сейчас его имя и отчество были произнесены правильно. Он обернулся.

На крыльце орсовской лавки стоял мужчина, в одной руке он крепко держал блестящую натёртую ручку не зэковского, не фанерного, а настоящего фибрового чемоданчика, а в другой смятую советскую кепку с переломленным козырьком.

Михаил Капитонович приподнял шляпу:

– Чем могу?..

Мужчина шагнул на мосток, тот у него под ногами сыграл так же, как несколько секунд назад сыграл под ногами у Михаила Капитоновича.

– Вы ведь Михаил Капитонович Сорокин? Я не обознался?

Сорокин коротко кивнул.

– А я Гога! Гога Заболотный, вы меня не помните?

Они сидели на берегу неширокой, быстрой, с каменистым дном речки под названием Таска́н. В полусумраке началоиюльской северной белой ночи на поверхности струящейся воды были видны волны, кручёными нитями расходившиеся от барашка белой пены в том месте, где из воды выглядывало первое, самое большое кольцо морду́ши.

– Ну что, проверим ещё раз, если что заплыло, чистим и кидаем в ведро? – спросил Михаил Капитонович.

– Я почищу, – ответил Гога.

– А остальная у нас уже чищеная и только и ждёт своего часа!.. Подбросьте травы посуше и свежей, вон люпинов нарвите, пусть дымят, а то комары не дадут покоя!

Гога встал, поднялся к дороге и стал резать ножиком высокие, похожие на пирамидки, сплошь усыпанные мелкими сиреневыми цветами люпины.