Плач к небесам - Райс Энн

Но удовлетвориться пришлось нежным шелком ее белой шеи.

Она подняла кубок с вином и передала ему, а потом жадно поцеловала его. Тонио медленно развернул ее так, чтобы она могла видеть их отражение в зеркале: высокая женщина в кошачьей маске с блестками, с белым напудренным лицом и ярко-красными губами, а у нее на коленях – прехорошенький мальчик.

Она повернулась к нему и потрогала мушки у него на лице. Он снял маску, и, увидев его подведенные глаза, Кристина еще раз невольно ахнула.

– Вы пугаете меня, синьор, – прошептал он тем же соблазнительным женским шепотом, и она, чувствуя легкую пульсацию в горле, сделала вид, будто хочет его изнасиловать.

Ее маленькая ручка залезла к нему под юбки, коснулась голых ног под ними, а потом, нащупав затвердевший член, так грубо схватила его, что он прошептал еле слышно:

– Осторожно, мой милый, не погуби то, что там еще осталось!

Она затряслась от смеха. Потом прижалась к нему и вздохнула. Они постарались успокоиться. Никогда прежде не говорил он ей ничего подобного, никогда не намекал хоть сколько-нибудь фривольным тоном на то, кем он на самом деле является. Однако теперь мог шутить по этому поводу и смотреть на Кристину всепрощающим взглядом, точно на ребенка, ждущего ответа.

– Я люблю тебя, – прошептала она.

Он закрыл глаза. Зеркало исчезло, а с ним и покрывавшие их одежды. Или так ему только казалось? Тонио снова мечтательно подумал о том, как в детстве любил прятаться в темноте. Никто не мог обидеть его, когда он становился невидимкой. Но когда он снова посмотрел на нее, то понял, что она видит не краску, не парик, не бархат или атлас, а только его самого, как будто они оба были невидимками в темноте.

– Что? – спросила она. – О чем ты думаешь, когда так смотришь?

Он покачал головой. Улыбнулся. Поцеловал ее. И снова посмотрел в зеркало на их сверкающее отражение. Даже упрятанные в маскарадные костюмы, они представляли собой прекрасную пару.

Той же ночью, только чуть позже, когда они добрались до мастерской Кристины, он узнал, что Гвидо уже поговорил с ней.

Художница была готова оставить все, только чтобы оказаться во Флоренции на Пасху. Все заказанные портреты могли быть закончены до конца Великого поста, и, конечно, он мог подождать до этого времени. И тогда они поехали бы во Флоренцию вместе.

Легкими, быстрыми шагами ходила она по студии и объясняла, показывая на свои работы, что эта может быть завершена тогда-то, а эта уже почти готова. Для путешествия ей нужно совсем немного. Она уже купила новый кожаный чемодан для пастелей; ей так хотелось порисовать во флорентийских церквях. Она призналась, что никогда не бывала во Флоренции. А потом – в нужный момент – стянула с волос ленту и распустила волосы.

Как всегда после спектакля, Тонио чувствовал себя стройным и почти невесомым; его собственный мужской костюм казался таким легким после всех этих греческих доспехов и женских юбок. А Кристина все еще выглядела мальчиком, только распущенные золотистые волосы придавали ей облик пажа или ангела со старинной картины.

Он смотрел на нее, не произнося ни слова и думая о том, что лучше бы Гвидо не говорил ей, и в то же время зная, что Гвидо как-то облегчил объяснение для него. Но эти последние ночи с ней… последние ночи… как он хочет их провести?

Правда, сейчас, глядя на нее, он не хотел ничего. И в ней не чувствовалось ни грусти, ни страха.

Он позвал ее в спальню, и она тут же подбежала к нему. Он подхватил ее на руки и понес, шепнув: «Ганимед», и женственность ее форм не могли скрыть ни бриджи, ни плотный двубортный мундирчик.

И все было так же, как тогда в кафе с Паоло: несмотря на сонливость, Тонио чувствовал, как бьется в нем жизнь. И краски вокруг были такими яркими, буйными. Он мял пальцами тонкие простыни, ласкал нежную кожу под ее коленями. Ее плечи казались ему омытыми голубоватым светом. И, прижав возлюбленную к себе, он подумал: сколько еще он сможет это выдерживать? Когда нахлынет невыносимая, щемящая боль?

Размягченная любовью, Кристина снова зажгла свечи. Налила им обоим вина и начала говорить.

– Я поеду с тобой хоть на край света, куда угодно, – сказала она. – Я буду писать портреты знатных дам Дрездена и Лондона. Я буду писать русских в Москве, я буду писать королей и королев. А Германия! Ты только подумай, Тонио, обо всех этих церквях, музеях и замках с башнями и башенками на высоких холмах! А ты когда-нибудь видел северные храмы? Там столько витражей! Только представь себе такую церковь, не мраморную, а каменную, с высокими, узкими сводами, возносящимися к небесам, и множество блестящих разноцветных стеклышек, из которых складываются лики ангелов и святых! Ты только подумай об этом, Тонио! А Санкт-Петербург зимой! Новый город, построенный по образцу Венеции, укутанный одеялом из прекрасного белого снега…