Травяной венок. Том 2 - Маккалоу Колин

Аврелия была настолько же равнодушной, насколько практичной, и потому ей показалось, что кризис миновал.

– Вот так-то лучше, сынок. – Сказала Аврелия. – Так или иначе, но ты должен готовиться к тому, чтобы стать flamen Dialis'oм.

Сжав губы, молодой Цезарь перевел унылый взгляд с изможденно-прекрасного лица матери на устало-красивое лицо отца и нигде не увидел искренней симпатии; более того, он не увидел даже искреннего понимания. Чего он не понимал сам, так это собственного непонимания затруднений своих родителей.

– Могу я идти? – спросил он.

– Только если будешь избегать всякого «бардая» и не станешь разлучаться с Луцием Декумием, – отвечала Аврелия.

– Я хочу найти Гая Марция.

Он вышел через дверь, ведущую в сад, который находился в нижней части дома.

– Бедный мальчик, – вздохнул Цезарь, который действительно кое-что понял.

– Ему следует остепениться, – твердо сказала Аврелия. – Я боюсь за него, Гай Юлий. Он не умеет вовремя остановится.

Гай Марций был сыном всадника Гая Марция, и одного возраста с молодым Цезарем. Они родились на противоположных сторонах внутреннего двора, который разделял апартаменты их родителей, и росли вместе. Их судьбы всегда различались, как и их детские мечты, но они знали друг друга так же хорошо, как братья, и любили друг друга больше, чем братья.

Гай Марций был меньше ростом и более хрупок, белокурый с глазами газели, у него было необычайно миловидное лицо, и он во всех отношениях являлся достойным сыном своего отца. Больше всего на свете Гая Марция притягивала коммерция и ее законы, и он был рад посвятить этому свою жизнь. Он также очень любил возиться в саду, а потому его руки были постоянно зелеными.

Довольный, он копался в «своем» углу внутреннего двора, когда увидел своего друга, выходящим из дверей и сразу же почувствовал, что произошла какая-то очень серьезная неприятность. Он положил садовую лопатку на землю и поднялся, отряхивая тунику (его мать очень не любила, когда он приходил домой грязным), но затем все испортил, вытерев свои грязные руки о нее же.

– Что с тобой случилось? – спросил он друга.

– Поздравь меня. Пустула,^[76] – отвечал молодой Цезарь звенящим голосом, – я – новый flamen Dialis!

– Ну и ну, – только и сказал Марций, которого молодой Цезарь называл Пустулой; прозвище это закрепилось за ним с раннего детства, поскольку он всегда был очень маленьким. – Это позор, Павон,^[77] – Марций попытался вложить как можно больше симпатии в свой голос. В ответ на свое прозвище он называл молодого Цезаря Павоном; это прозвище он придумал после того как однажды матери устроили для них и их сестер пикник на Пинцийском холме, где важно ходили павлины, развевая свои пышные хвосты среди цветущего миндаля и ковра нарциссов. С самого юного возраста у Цезаря появилась важная походка, такая же, как у павлина, и так же, как павлин, он любил охорашиваться.

Цезарь присел на корточки рядом с Гаем Марцием, изо всех сил сдерживая слезы, вызванные его безвыходным положением, которое он сознавал все более отчетливо, по мере того как его гнев уступал место грусти.

– А я надеялся получить Травяной венок будучи моложе, чем даже Квинт Серторий, – пожаловался он своему другу. – Я хотел стать величайшим полководцем в истории – более великим, чем сам Александр! Я рассчитывал стать консулом большее число раз, чем Гай Марий. Я собирался сделать свое величие безграничным!

– Ты обретешь свое величие как flamen Dialis.

– Но не для себя. Люди уважают эту должность, а не того, кто ее занимает.

– Пойдем, – вздохнул Марций, – и поищем Луция Декумия.

Предложение было как нельзя кстати, и молодой Цезарь с живостью поднялся.

– Да, пойдем.

Они оказались в меньшей Субуре, пройдя через апартаменты Марция и поднялись вдоль этой стороны здания к большому перекрестку между меньшей Субурой и Викусом Патрицием. Здесь, на вершине треугольного дома Аврелии, располагалось помещение местной таверны, в которой вот уже двадцать лет царил Луций Декумий. Он и сейчас был там, разумеется. С Нового года он никуда не выходил, за исключением тех случаев, когда требовалось сопровождать Аврелию или ее детей.

– Неужели это Павон и Пустула? – приветливо воскликнул он, поднимаясь из-за стола, находившегося в глубине помещения. – Немного вина в вашу воду, а?

Ни молодой Цезарь, ни Марций еще не знали вкуса вина, а потому затрясли головами и скользнули на скамью напротив Луция Декумия, пока он наполнял два кубка водой.