Пером и шпагой - Пикуль Валентин

– Мне уже неудобно обращаться к вам, – говорила Екатерина Вильямсу, но все же обращалась…

Издалека – через шпионов – Фридрих пристально следил за событиями при «молодом дворе». Вильямс действовал по указке короля, завершая отрыв «молодых» от двора Елизаветы; теперь Екатерина заодно с мужем должна была служить Фридриху.

И в этот момент у нее, рвавшейся к русскому престолу, вдруг появился враг. Враг ее любви… Шевалье де Еон прибыл морем в Петербург, и Екатерина при встрече с ним говорила о лошадях. Она знала лошадей и любила их. Под конец она воскликнула:

– Нет ни одной женщины в мире смелее меня! Я вся полна необузданной отваги…

Вот что записал в этот день де Еон в своем альбоме:

«У нее блестящие глаза – глаза дикого животного; лоб высокий, и, если не ошибаюсь, на нем начертано долгое и страшное будущее… Она приветлива, но когда подходит ко мне, я в безотчетном движении отступаю назад: она наводит на меня страх…»

Екатерина же в этот день никаких записей не делала. Вернулась к себе радостно взволнованная. Сегодня императрица опять не вышла к столу – ей плохо, а комета летит и летит по небу.

Шевалье в петербурге

Вот теперь нам исторически точно известно, что де Еон прибыл в Петербург, и не в женском, а в мужском одеянии.

* * *

Английский жеребец стучал копытами в палубу, гнусаво блеял меринос и дружно лаяли семнадцать датских догов. Вся эта живность плыла морем в подарок великому князю Петру Федоровичу. Капитан утопил в море компас, был пьян и спал у ржавой пушки. В таком состоянии, потрепанный штормом, корабль вошел в Неву.

– Впрочем, – рассказывал о себе де Еон, – я приехал бодр и свеж, словно прогулялся не далее Сен-Клу. Кавалер Дуглас, видя, как я схожу на берег со шпагой на боку и шляпой под локтем, в белых чулках и напудренном парике, подумал, наверное, что перед ним парижский жентильом, только что сошедший с галиота возле Пон-Рояля, чтобы прокатиться по Тюильри!..

Дуглас сразу впряг его в работу, – шла подготовка «бабьего союза», – для борьбы с Фридрихом надо было сдружить таких разных женщин, как Елизавета, Мария Терезия и маркиза Помпадур (явно заменявшая Людовика)…

Де Еон незаметно вкрался в доверие к вице-канцлеру.

– Да будет вам известно, – говорил он Воронцову, – что время от времени я бросаю перо и хватаюсь за шпагу. Не мне судить, Аполлон или Марс сильнее. Но министр Рулье, при отправлении моем в Петербург, советовал мне предложить свои услуги фехтовального мастера великому князю Петру Федоровичу… Пусть, соперничая с французом, великий князь расположит свое сердце к рыцарской Франции!

Вице-канцлер поморщился:

– Вы плохо осведомлены о симпатиях великого князя. Если бы вы привезли ему одну пуговицу с мундира прусского солдата, ударили бы дробь на барабане и распили с ним пива, – о, тогда, уверяю вас, вы стали бы его другом…

Дуглас, трясясь над каждой копейкой, своего стола от жадности не заводил, таскал де Еона за собой по домам вельмож, где они и нахлебничали. Вскоре де Еон сделался незаменимым на всех попойках. Пил он в это время много – гораздо больше, чем ожидали от человека с внешностью девушки. Но так как рядом с ним мужественно напивались женщины, то на это никто не обращал внимания.

В Аничковом дворце случилось быть на попойке у отставного фаворита Разумовского, которого любила когда-то Елизавета, – так любила, что патриарху в Константинополь даже написала: дозволь, родимый, Лешеньке моему в постные дни мясцо кушать, и разрешил патриарх: ешь! Обнаглел экс-фаворит настолько, что в исподнем гостей встречал. А жены гостей его загодя по церквам свечки ставили, чтобы вернулись их мужья от Разумовского живы, не до смерти покалечены.

Здесь же, в Аничковом дворце, де Еон встретил и Понятовского. Поляк был действительно очарователен: какие мохнатые ресницы, какие жесты и томный голос; как небрежно и красиво сбрасывает он плащ. Медали и движение комет, нумизматика и обломки древности, Макиавелли и декорации Валериани – Понятовский обо всем имел суждение. Но это был неглубокий ум, и де Еон понял, что перед ним просто хороший начетчик с прекрасной памятью. И не отказал себе в удовольствии съязвить:

– Ваш ум напоминает мне каботажное плавание. – За столом притихли гости. – Да, – продолжил де Еон, – вы плаваете лишь вблизи берегов, но страшитесь выплывать над пучинами.

Понятовский вспыхнул, и румянец еще более украсил его: