33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Анташкевич Евгений Михайлович

– Ладно! – шумно выдохнув, сказал за них Давид. – Я вам помогу! Можете вибрат тамадой меня! Если согласны, я начну! Сначала випьем за Бога! Дай Бог нам всем мир, здоровье и удачу!

Они выпили.

– Вторым тостом мы випьем за мою родину!

Давид рассказал про свою родину. Оказалось, что его родина имеет очень длинную историю. Он перечислил все княжества, из которых состояла Грузия, назвал имена самых знаменитых грузинских царей, цариц и поэтов. В третьем тосте, почти без перерыва, он рассказал про свою большую семью и перечислил ближайших родственников. Закончил так:

– Сейчас не война и нам всэм некуда торопиться, поэтому я не стал нарушать правила ведения грузинского стола, правила имеретинского застолья, они очень дэмократичные, они призывают тамаду пожалеть гостя и не говорить много, чтобы вы не умэрли и мне било би с кем випить! – Он оглядел своих товарищей, их скулы заострились, глаза сверкали, и по очереди чокнулся с каждым: – Выпьем, друзья, и закусим! Толко главное – колбаски!

Пока Суламанидзе говорил следующие тосты, Сорокин поглядывал на Вяземского, тот ел, немного пил и щупал в карман жилета часы. Михаил Капитонович поймал взгляд своего товарища и, когда Суламанидзе долго и с наслаждением пил из стакана, понимающе кивнул Георгию.

– Давид, – сказал Сорокин, – этот тост я хочу вместе с Георгием поднять за твоё искусство. – Сорокин поднял на вилке кусочек действительно прекрасной колбасы и понюхал её. – Но, Давид, давай отпустим Гошу, он опаздывает на свидание с Натальей Алексеевной!

Суламанидзе поперхнулся, уставился круглыми глазами с выступившей слезой на Вяземского и произнёс:

– Вот это друг! Ему надо на свидание, а он промолчал! Настоящий друг! Бэги! Нельзя опаздывать, опоздать, в два места: к любимой женщине и на собственные похороны!

Вяземский с благодарностью посмотрел на Сорокина, обнял Суламанидзе и ушёл.

Суламанидзе восхищённо смотрел ему вслед, размахивал пустым стаканом и причмокивал губами.

– Я признаю только две прэданности в жизни – к любимой женщине и к родине!

Сорокину показалось, что Суламанидзе и слово «Женщина», и слово «Родина» сказал с большой буквы. Он тоже был в восхищении: от обоих своих друзей, он забыл про усталость, про Иванова и завтрашний разговор; он так давно не был в такой радости от общения с любимыми людьми, что это чувство захватило его всего. Но после слов Суламанидзе настроение спало и появилась грустная мысль: «А я кому предан? Я ни разу не вспомнил о родине и ничего не сделал, чтобы найти свою женщину». Мысль о том, что Элеонора жила здесь, а он перестал её искать ещё в Чите, мучила его весь день и не покидала до того момента, пока в контору не вошёл Давид.

– Михо́! Ты не представляешь, какой ты сказал тост!

Сорокин вдруг почувствовал шлепок по плечу и вздрогнул. Он задумался, ему показалось, что с момента ухода Вяземского прошла уйма времени, он мотнул головой.

– Ты сказал, что я, князь Суламанидзе, Давид, сын Нугзара и внук Давида, своими руками сделал это искусство! Что я что-то умею делать! Ты сам не понимаешь, что ты сказал! Ты не знаешь, чего мне это стоило! Как долго я к этому шёл! – Он взял две оставшиеся на столе колбаски, разорвал их и поднял в кулаках. – Ты не представляешь, с чего я начинал! Я что-то умею делать! – победно повторил он, вскочил и, держа поднятые колбаски, стал делать руками и ногами немыслимые рывки и прыжки. – Тра-та-та, та-та-та! Та! – Он рычал и плясал. – Тра-та-та, та-та-та! Та!

Слова Суламанидзе перед тем, как он заплясал, опять задели Михаила Капитоновича – он смотрел на товарища и думал: «А я что умею делать? Что я умею делать? Меня ведь об этом вчера спрашивал Иванов!» И как вчера перед Ивановым, Сорокин почувствовал себя жалким – сейчас перед своим другом Давидом.

– Наверное, это виглядит странно, что я радуюсь, что что-то делаю своими руками, нас не для этого растили. Наш род бедный, и у нас не такие болшие стада баранов, но гордый, и, если бы мой отец и дэд узнали, что я научился не врага, а бика убивать одним ударом, не просто так, чтобы показать, какой я сильный, а чтобы жить… Если бы они узнали, что я сам мочу синю́гу, рублю фарш и наталкиваю его не для того, чтобы на поляне над рэкой, под высокой горой, на краю глубокого ущелья угостить дорогих друзей, а чтобы продать на Южном рынке, они бы перестали мэня уважать. И мне никогда бы не досталась шкура барса, которого в горах убил мой прадед. А это моя самая заветная мечта – стать ве́пхвис тхаоса́ни! Знаешь, кто такие – ве́пхвис тхаоса́ни?