Сердце Пармы - Иванов Алексей Викторович

Жаркий покой дрожал, звенел, стрекотал кузнечиками вокруг. Калина потихоньку успокоился, а потом и разозлился. Он слез с горы на поляну и начал возиться с костром.

До темноты он коптил мясо на прутьях, затем прилег возле углей, рассчитывая подремать вполглаза до рассвета. В ветвях над его головой расчирикались птицы, и голоса их казались голосами звезд, зернами просыпавшихся на синее блюдо небосвода...

Кто-то больно пнул его в плечо, и Калина подскочил, проснувшись. Уже давно рассвело; последний пар таял над гладью реки. Над Калиной стоял Матвей – перепачканный глиной, осунувшийся, но ликующий. Он бросил на землю перед Калиной золотую чашу – большую, плоскую, мятую, с одной ручкой.

– Я нашел золото в могилах! – крикнул он. – Нашел! Никто меня не остановит! Пусть твоя ведьма подавится моей пуговицей!

– Эква, – вяло поправил его Калина, рассматривая чашу.

– Ведьма! Ведьма! – упрямо выкрикнул княжич.

Калина поставил чашу на траву и поднялся.

– Ты соображаешь, чего натворил, княжич? – зло спросил он. – Ты разграбил священную могилу! Такого грабителя должен убить любой, кто его встретит! Куда ты сунешься с этой чашей? Каждый, кто ее увидит, сразу поймет, что это могильное золото! Он должен будет нас убить! А чашу у тебя никто не возьмет!

– Возьмут. Золото – всегда золото, – хмыкнул Матвей.

– Тьфу, сопляк!.. Через день-два всей Сылве станет известно, что кто-то разрыл Мертвые Народы! И если при нас найдут эту чашу – обоих тут же живьем закопают!

– И что теперь, утопить ее? – с вызовом спросил Матвей.

– Утопить!

– Ну да, – ухмыльнулся Матвей и поставил на чашу ногу. – Разбежался. Я ее камнем расплющу и будет она просто лепешкой золота.

– Ай, бес с тобой! – в сердцах сказал Калина. – Поймают нас – я все на тебя сопру, поклянусь, что не я могилу рыл. Когда тебя тетивой удавят – я тебе глазки сам закрою. Давай скорее убираться отсюда. И зря ты Солэ ведьмой назвал – она услышит.

Калина до вечера греб как одержимый, стараясь уйти подальше от устья Ирени. Проплыли по левую руку сросшиеся утесы, где когда-то зажигались сполохи для городища на Ледяной горе, потом в распадке мелькнул межевой идол, разделявший земли Чикаля и Камая.

Истомившись, вечером Калина причалил лодку к пологому бережку под скалой. Здесь заканчивалась еще одна широкая петля Сылвы, горло которой было перехвачено длинной и крутой горой. Склон горы, обращенный к реке, был скалистым; скальная стена высовывалась из края горы гребнем, почти нависшим над водой. Понизу лежала щебневая осыпь, а поверху на полоске земли по хребту росли несколько елочек, торчали гнилые зубцы частокола и головы идолов. Утесы здесь были покрыты желто-бурым лишайником, на закате казавшимся кровавым.

– Эту гору вогулы зовут Пунгк выгыр вортолнут нер или просто Вортолнутур, – сказал Калина, рассматривая гряду. – Это значит «Гора головы красного медведя».

– Пунк... гынк... мурл... – передразнил Матвей и зевнул. – Как ты это запоминаешь? Язык сломать можно.

Они вытащили лодку, раскинули стан, наломали дров для костра. Солнце, побагровев, село на острия елей, как отрубленная голова на копья хонта. Над огнем на прутьях разогревалась нарезанная ремнями кабанина. В котелке Калина заварил мяту, помешивая берестяным ковшиком.

– И нисколько не похожа эта гора на медведя, – сказал Матвей, искоса глядя на скалу и зубами разрывая мясо.

– Там останец есть такой, как медвежья голова, – пояснил Калина. – Ему жертвы приносили, там и пещерка имеется.

– Здесь тоже пермяки жили?

– Пермяки. Тут крепость их стояла. Видишь остатки тына? Частокол по горе шел. На склоне, вон там, – землянки. Здесь, на луговине, скот держали, а река и тын защищали его, если враг нападал. Все окрестные деревни этой крепостью спасались и стада спасали.

– Пока не стемнело, пойдем посмотрим на Медвежью Голову, – предложил Матвей. – Может, там еще жертвенное золото осталось?

– Мало тебе? – буркнул Калина.

Черная дырка пещеры посередине скалы была видна издалека, а останец совсем не виден. К пещере вела тропка, ровная на осыпи и завихлявшая на заросших можжевельником крутых каменных ступенях. Калина и Матвей добрались до пещеры – совсем маленькой, глубиной в два шага. Матвей сразу принялся ворошить камни, засовывать руки в дыры по стенам, но нашел только кости и позеленевшую медную безделушку.

– Хорош варначить, – недовольно одернул его Калина. – Взглянул бы на Медвежью Голову...

Перед пещерой в скале образовалась заросшая кустами выемка с косым, неровным дном, а из ее края торчала в небо каменная Медвежья Голова – вытянутая, с прижатыми ушами, с четко обозначенной скулой. Внизу раскинулась вся луговина, очерченная петлей Сылвы. Тень горы укрыла ее наполовину.

– Ну-ка я Медведю на нос залезу, – воодушевился Матвей и дернулся к останцу, но Калина вдруг услышал знакомый вой и рванул княжича за рубаху в пещеру.

В скалу, звякнув, ударила вогульская стрела со свистулькой в острие.

– Это что?.. – обомлел Матвей.

Калина, отодвинув его, осторожно выглянул, но тут же отдернул голову – сверху клюнула еще одна стрела, посланная ему в затылок.

– На берегу две вогульские лодки, – сказал он Матвею. – Значит, вогулов четверо... Видать, пошарились в наших пожитках и нашли твою чашу... Говорил же я тебе – не бери могильное золото!..

Матвей молчал.

– Заперли нас здесь, княжич, как в норе. У тебя оружие есть?

– Нож, – тихо сказал побледневший Матвей.

– А у меня ничего... Красота.

– Что же делать?

Калина пожал плечами, уселся и поднял камень поувесистее, подбросил его на ладони. Они ждали, но вогулы не шли.

– Чего они не идут-то? – наконец не вытерпел Матвей. – Боятся?

– Нас испугаешься... – проворчал Калина. – Васька Калина, Тараканья Смерть, и богатырь Матвей – Уноси Зад Поскорей... – Калина быстро выглянул и тотчас всунулся обратно в пещеру. – Костер наш жгут... Караулят, когда сами выйдем.

– А чего им нас тут не перебить? – не унялся Матвей.

– Не терпится, что ли? – огрызнулся Калина. – Они, наверное, из какого-то рода, чей предок враждовал с Медведем. А здесь – священное медвежье место. Им сюда, значит, ход запрещен.

– Э-э! – обрадовался Матвей. – Тогда мы ночью уйдем!

– Думаешь, они такие же дураки, как ты? Они и сверху, и снизу будут нас сторожить. А больше нам деться некуда.

– Сам дурак, – только и ответил Матвей.

– Ладно, давай ночи ждать, – сказал Калина.

Солнце затонуло в лесах. Кудель тумана сплеталась и расплеталась над тихой водой омута. Небо потемнело, но все осветилось прорехами ярких и чистых звезд. Огромная луна выкатилась над луговиной и светила прямо в пещеру. Травы поголубели; красные скалы стали бледными, как кость. Каждая пядь земли была озарена мертвящим лунным пламенем.

У подножия скалы горел костер. Другое зарево поднялось за гребнем. Калина видел, как два вогула сидят на валунной осыпи внизу; третий стражник торчал, чернея на фоне звезд, на скале над головой.

– Если проползти, то не заметят, – шепнул Матвей Калине. – А то я замерз – зябко тут в камнях...

– Ползи, попробуй, – предложил Калина. – Со стрелой в заднице вернешься... Надо ждать, пока луна за гору зайдет.

– Все у тебя «ждать, ждать»... Сказал же, замерз я...

Отодвинувшись друг от друга, они полночи мерзли поодиночке. Лунное колесо, рассыпая серебряную пыль, наконец перекатило небо и стало опускаться за хребет горы. Склон, на который смотрела пещера, непроглядно почернел, хотя осыпь все еще оставалась ярко освещенной – луна стояла высоко.

– Теперь можно попробовать, – решил Калина. Он стащил с себя рубаху и портки. – Помочись на них, – велел он княжичу и сам помочился.

– Ты чего это? – засмеялся княжич.

– Давай-давай.

Калина вытер мокрой одеждой пол пещеры, куда нанесло земли, и напялил грязную одежду обратно. Грязью он измазал лицо, шею, пятки.

– Не погано тебе так? – ухмыльнулся княжич.

– Смерти ты не видел, а то б не кочевряжился... Давай нож.

– Не дам. Это мой нож. Ты свой внизу оставил.

После короткой схватки Калина отнял у мальчишки нож.

– За грибами я, что ли, пошел? – яростно прошипел он.

– Когда вернемся, я велю тебя повесить! – злобно ответил Матвей.

– Вешай, – кивнул Калина. – Меня долго не будет, понял? Ты здесь шуми время от времени – ну, возись, камнями стучи, бормочи.

Калина лег на живот и соскользнул по камням за край пещеры.

Перемазанный грязью, в темноте почти сливаясь со скалой, он полз очень медленно и осторожно – чуть приподнимаясь на пальцах рук и ног и тихо передвигая тело на вершок вперед. Не шелохнув кустов, не сбросив ни камешка, он добрался до поворота скалы.

Здесь было самое опасное, самое заметное место. Луна освещала каменный угол, который любой ценой надо было обогнуть. По правую руку в темноте, как призрак, плыла тоже освещенная луной Медвежья Голова. Калина нашарил подходящий обломок, примерился и точно швырнул его в небо так, что он перелетел Медвежью Голову, ударился за нею о склон и, стуча, запрыгал вниз по осыпи. Вогулы, что караулили и на горе, и под горой, тотчас оглянулись на шум. Они отвлеклись – это и нужно было Калине. Он ужом проскользнул мимо угла и пополз дальше под стеной, в сторону гребня, нависшего над Сылвой.